Сидни Шелдон - Обратная сторона успеха

Ознакомительная версия.

В семнадцать лет я служил рассыльным в аптеке-закусочной «Афремоу» и считал, что мне крупно повезло, поскольку там можно было без особых хлопот стащить таблетки снотворного в достаточном количестве, чтобы покончить с собой. Собственно говоря, я не знал, сколько именно таблеток мне потребуется, поэтому наугад остановился на двадцати и старался не прикарманивать больше чем пару-тройку за один раз, чтобы не возбудить подозрений фармацевта. Я читал, что комбинация виски и снотворного считается убийственной, и намеревался смешать и то и другое, чтобы уж было наверняка.

Наступила суббота. Та самая суббота, которую я ждал. Родители собирались уехать на уик-энд, мой брат Ричард сказал, что переночует у друга. Квартира опустеет, и никто не помешает моим планам.

В шесть вечера фармацевт объявил, что пора закрываться.

Он и понятия не имел, насколько прав! Пора прикрыть все, что я считал неправильным в своей жизни. Правда, я знал, что дело не только во мне. Вся страна была больна.

Шел 1934 год, и Америка переживала опустошающий кризис. Биржевой рынок потерпел крах пять лет назад, тысячи банков обанкротились, а вместе с ними множество предприятий и фирм. Более тринадцати миллионов людей потеряли работу и находились на грани отчаяния. Размеры зарплат катастрофически уменьшились, и имеющим работу счастливчикам выплачивали не более никеля[1] за час. По стране бродили миллионы бездомных, двести тысяч из них составляли дети. Мы попали в тиски гибельной депрессии. Бывшие миллионеры кончали жизнь самоубийством, а руководящие работники и администраторы продавали яблоки на улицах. Самой популярной песней стало «Унылое воскресенье» Я до сих пор помню один куплет:

Мир был окрашен в серые тона, и это вполне соответствовало моему настроению. Я барахтался в бездне отчаяния и больше не видел смысла в своем существовании. Чувствовал себя потерянным и выбитым из колеи. Несчастным и одиноким. И всеми силами души желал того, что не мог ни определить, ни назвать.

Мы жили около озера Мичиган, всего в нескольких кварталах от берега, и как-то ночью я пошел туда, чтобы немного успокоиться. Дул сильный ветер, небо было затянуто облаками.

Я поднял голову и громко сказал:

– Если Бог есть, пусть покажется мне!

И тут же, к моему изумлению, тучи стали стягиваться, сливаться, образуя гигантское лицо. Внезапная вспышка молнии – и лицо словно глянуло на меня грозными сверкающими глазами. Я в панике бежал до самого дома.

Наша семья жила в маленькой квартирке на третьем этаже на Роджерс-Парк. Великий шоумен Майк Тодд как-то сказал, что он не раз разорялся, но никогда не чувствовал себя бедняком. В отличие от него я постоянно чувствовал себя бедняком, потому что мы жили в унизительной, жестокой бедности, когда в разгар холодной зимы и в сильные морозы приходилось отключать отопление, чтобы сэкономить деньги, и выключать свет, выходя из комнаты, а также выдавливать из бутылки кетчупа и из тюбика с пастой последние капли. Но я решил уйти от всего этого.

Когда я добрался до убогой квартирки, там никого не было. Родители уже уехали, а брат поспешил скрыться.

Я вошел в маленькую спальню, которую делил с Ричардом, и осторожно вытащил из-под комода пакет с таблетками. Потом отправился на кухню, взял с полки бутылку отцовского бурбона и отнес в спальню. Посмотрел на таблетки и виски, гадая, скоро ли они подействуют, налил немного спиртного в стакан и поднес к губам. Главное – не позволять себе задумываться над тем, что делаю!

Я глотнул виски, обжег нёбо и горло и едва не задохнулся. Немного придя в себя, я набрал в горсть таблеток и уже хотел сунуть в рот, и тут послышался голос у меня за спиной:

– Что это ты делаешь?

Я повернулся, пролив виски и рассыпав часть таблеток.

В дверях стоял отец.

– Не знал, что ты пьешь, – заметил он, шагнув ближе.

Я ошарашенно уставился на него.

– А… я думал, что вы уехали.

– Я кое-что забыл. Повторяю: что это ты делаешь? – процедил он, отбирая у меня стакан.

– Н-ничего, – пролепетал я, окончательно растерявшись.

Отец нахмурился.

– На тебя это не похоже, Сидни. Что стряслось? – повторил он и, только сейчас заметив пригоршню таблеток, окончательно вышел из себя. – Господи, что здесь происходит? Что это такое?

Мои мысли лихорадочно метались, но сколько-нибудь правдоподобное объяснение так и не подвернулось. Поэтому я вызывающе выпалил:

– Это снотворное! А что?

– Зачем оно тебе?

– Собираюсь… покончить с собой.

Последовало долгое молчание.

– Я понятия не имел, что ты так несчастлив, – наконец медленно выговорил отец.

– И ты меня не остановишь. А если и остановишь, я все равно сделаю это завтра.

Отец снова помедлил, пристально глядя на меня.

– Это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней все, что захочешь, – вздохнул он и, поколебавшись, добавил: – Если не слишком спешишь, почему бы нам не прогуляться немного?

Я точно знал, о чем он думает. Недаром отец был продавцом. Наверняка попытается меня отговорить. Только у него не было ни малейшего шанса. Я сам решил, что мне делать!

– Ладно, – согласился я.

– Надень пальто, иначе простудишься.

Что за глупость! Мне ли, без пяти минут мертвецу, бояться простуды!

Я невольно улыбнулся.

Уже через пять минут мы с отцом шагали по насквозь продуваемым ветром улицам, с которых мороз прогнал всех пешеходов.

После очередной долгой паузы отец попросил:

– Расскажи мне все, сынок. Почему ты хочешь покончить с собой?

С чего начать? Как объяснить, насколько одиноким и обделенным я себя чувствовал?

Я отчаянно хотел чего-то… чего-то, чему не мог подобрать названия. Может, прекрасного будущего? Но прекрасного будущего у меня быть не могло. Несмотря на волшебные фантазии, к концу дня я неизменно оставался рассыльным из аптеки.

Я мечтал пойти в колледж, но на это не было денег. Мечтал стать писателем, даже написал несколько десятков рассказов и отослал в журналы «Стори», «Кольерз» и «Сэтеди ивнинг пост». И отовсюду получал стандартные бланки с отказами.

Ознакомительная версия.