Интро.
Язык как код жизни на котором записаны все входящие впечатления и вся исходящая радость никогда не был для меня нерушимым. Скорее представляю язык шёлковым платком, что пролезает через кольцо гранаты грамматических нацистов, через замочную скважину двери хранилища скреп, которыми русская черепаха намертво прикреплена к русскому киту, плавающему в русском океане плоскорусской равнины. Как бы ни был прочен панцирь, платок струится на ветру. Пролезает, преодолевает, реет. Живой язык впитывает эхо других кодов и теряет свои кусочки на поворотах времени. Как бактериофаги, что носят фрагменты генетической информации от бактерии к бактерии, нечаянно или нарочно отрывая код при сборке нового поколения. Так и мы, я по крайней мере, приносим новое из других языков, уносим в текст, в сленг, куём свой собственный диалект для людей, для семейного очага. Не чтобы выпендриваться, чтобы нас лучше понимали. Помню, как здорово я удивился, изучив на курсе психиатрии такой симптом как неологизм. Придумывание новых слов есть знак заболевания головы. О-па, тут я не ожидал подвоха. Что за консерватизм? Всю свою жизнь я ощущаю недостаток слов в языке олигархов и холопов, которому меня научила школа, стоящая между кладбищем и больницей на улице имени первого космонавта. Он-то имел шанс улететь от железобетонной лексики, не захотел. Подмечаю чужие придумки и смело транслирую нововведения в свою речь. В близком окружении в порядке вещей за встречу придумать пару слов полнее описывающих ситуацию, чем имеющиеся у Ожегова. Новые могут быть завтра забыты, могут и стать сленгом компании, а могут через нас попасть в мир. Это хорошо, это нормально, я делал это всегда. В этом тексте я буду общаться на своём русском, бедном или богатом, но своём, кастомизированном. Уходящий год закрепил недавние изобретения в нашей семье. Это жра и спа. Или даже это Жра и Спа. Пороки, зависимости, но и друзья, и близкие. Жра – это совокупность вкусняшек живущих на кухне, мигрирующих к клавиатуре, притягивающая ближе к ночи и манящая доесть её, часто сверх нормы, после ужина, между приёмами обычной нежры, между ранним и поздним ужином. Жра вкусна и скора на сборы, любит смотреть сериалы. Жра состоит из маленьких частичек, которые могут утянуть стрелку весов на самое дно пола и показать то, что ты никогда не видел на индикаторе весов. Жра старается показать третью цифру. Жра – друг, что затягивает во все свои мутные дела, но разве может друг причинить неприятность? В дни стабильной работы и здоровья, Жра надёжно поселяется в семейном вечере. И нет слова более точно отражающего поглощение сухой рыбки или печенья перед мерцанием монитора после ужина. Ни нОчник, ни чаепитие, ни второй ужин не похожи на Жру. Близкий её приятель – Спа. В отличие от Жры владеет тобой по утрам. Сытый после Жры достаёшься Спе. Это лишние семьдесят минут неги в постели, это отложенная прогулка с псом, это пропущенный онлайн вебинар, это невыполненная зарядка. Спа обладает синергизмом со Жрой. Отупляет и расслабляет. Такой же признак, что всё в порядке, в достатке. Жра и Спа не любят суеты. Наверняка существуют люди, узнавшие об этих двух словах давно и живущие под их диктовку. У нас не так. У нас Жра и Спа – гости, пришедшие в новогодние каникулы и пока мы не торопимся выгонять их. Ещё одним словом-примером тянущим свои буквы к моему словарю является тётьство. Есть материнство, отцовство, но нет бабушкинства, дедушкинства, тётьства и дядьства. Особенно тётьство заслужило место в языке. Этот феномен, служение своим родственникам от женщин часто не имеющих собственных детей каждому знаком. Живут такие сердечные тёти, что помогают всем вокруг и приносят в дань своё время. В английских детективах они богатые и капризные, но оставляющие наследство и воспитывающие девочек. В латиноамериканских сериалах тёти готовы пожертвовать жизнью ради племянника и становятся вторыми матерями. В российской глубинке тёти закручивают банки и делятся запасами под Новый год с нерадивыми сестрами и братьями, что научились только лишь делать детей, но никак не соленья, варенье и веники. Тётьство расцветёт в XXI веке с усилением проблемы бесплодия, переходом на чайльд-фри, в мегаполисах, с возвышением себя над природой, усилением роли женщин в политике, спорте, бизнесе. Мне уже сейчас понятно и приемлемо слово «тётьство», надеюсь, в скором будущем оно перестанет быть подчёркнуто красной волной в Word. В нашем семейном сленге прижилось и слово синиц – мужская форма синицы. Кормушка с прозрачными стенками, прикреплённая к окну кухни уже года три является спасением для окрестных синиц в холодно-влажные московские зимы. Каждый завтрак проходит под рассматривание жопок птичек и их забавную очередь к семечкам, интригу и борьбу за место в кормушке, находящейся прямо перед нами по ту сторону стекла. Синиц можно различать при кажущейся их одинаковости, например, по рисунку чёрного пятна на груди-животе. На жёлтом фоне эта чернота, несимметричная и разная клякса, является уникальной у каждой особи. Тонкие и толстые, треугольные или шаровидные пятна нам подсказывают, что часто прилетают одни и те же птицы. Так мы опознали и ночного гостя. В отличие от всех прочих, ночной синиц, не просто кушает в кормушке, но и сидит, спит там. Встав в темноте раннего утра, до начала панического птичьего жора семечек, мы видим одинокого ночного синица. Он не улетал в своё гнездо, сидел ночью, немного подъедал чтобы согреться. Для описания конкретной птицы мне не хватало слов. Только с названием «ночной синиц» всё стало спокойно, это подходящее. Такой он, язык, позволяет придумывать чтобы лучше жить и доносить неуловимый оттенок до носителя. Ночной синиц и никак иначе нельзя сказать, чтобы не исказить реальность, суть жизни. Очень рад, что синиц выбрал наше окно. Бывает, что новые слова приходят со стороны. Не вычлениваешь их из потока мыслей, не снимаешь с собственного языка, не крадёшь оговорку у другого человека. Бывает, что видишь готовое прямо на заборе. По пути с работы я проезжаю тихую московскую улицу, образованную типичными серыми многоэтажками разбавленными цветными новостройками и светящимися первыми этажами продуктовых магазинов. Многоэтажки эти являются убежищем для студентов-иностранцев Института русского языка и рабочих-иностранцев занимающихся уборкой улиц и ЖКХ. В момент, когда мне нужно притормаживать у эбонитового полубревна поперёк пути, мой взгляд упирается в вывеску на ларьке. «Кус остока». Мне кажется, что это необычайно точное определение всей кухни восточных стран, всей манеры продавать эти блюда. Выжимка потока слов описывающего выбор блюда, удовольствие, послевкусие. Две первые буквы в названии «Вкус Востока» горят
