Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Если говорить о тёщах, то в жизни у меня они были две.

Первая моя тёща имела неоспоримое достоинство: она видела Ленина. Это вышло случайно, на Красной площади, где тот прогуливался. Тёща моя, тогда ещё девица, прошла от вождя очень близко и ему поклонилась, чего вождь, кажется, не заметил. Такое событие придало дальнейшему существованию тёщи исторический смысл. Она с большой охотой вспоминала встречу, хотя при этом был один момент, не вполне достойный хрестоматии: великий вождь оказался рыжеват.

При первом знакомстве она (еще не тёща) сказала мне с нажимом:

— Я являюсь общественница!

Насмешником я тогда не был, но проявлял интерес к значениям слов. Поэтому чуть приподнял голову и глянул несколько вверх, желая увидать те выси, с каких явилась мне моя уже скорая тёща.

Тут надо бы сказать, что много лет спустя опять пришлось мне вскинуть вверх глаза, но к тёщам это не относится. Я поступал тогда на службу в Государственный комитет СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. И вот начальница отдела, куда меня определяли, сказала, что со мной ещё будет беседовать заместитель председателя комитета товарищ Н.

— Он над нами курирует, — произнесла начальница.

Вот тут-то я и вскинул глаза, желая хоть на миг увидать неспешно курирующего над нами зампреда.

Но я заговорил о тёщах.

Когда моя первая вошла в свою комнату на Маросейке, где мы с её дочкой сидели молча по разным углам, она сразу предложила мне кофе. Это не могло не понравиться. Хотя я дома пил только чай, но часто слышал и даже где-то читал про элегантную чашечку кофе. Будущая тёща завозилась в углу, в закуточке, а я в интересах элегантности её упредил:

— Пожалуйста, чёрный.

Я сморозил бестактность, потому что кофе был уже готов, верней, готово было кофе из банки «кофе с молоком», и отделить чёрное от белого никто бы тут не смог. Пришлось мне замахать руками, что это даже лучше.

Потом узналось, что баночным кофе домохозяйственный репертуар этой тёщи не исчерпан. Опять застав нас в той же комнате и в той же позицьи, она спросила, не голодны ли мы. Ответ сложился положительный, и тёща, как и в первый раз, завозилась. А через четверть часа явились бутерброды, меня изумившие.

Белый хлеб, намазанный сливочным маслом, покрыт был пластами селёдки. Для меня селёдка навек была повязана с чёрным хлебом, луком и подсолнечным маслом, и я невольно выразил удивление, на что тёща лукаво прищурилась и проговорила как-то очень знакомо, хотя и без картавости:

— А вы попробуйте…

И мне почудилось, что она сейчас прибавит… «батенька». Но прибавлено не было. Тёща только сказала:

— А вы попробуйте… Увидите, как вкусно. Особенно со сладким чаем!

Я попробовал, и было — правда — вкусно. Однако репертуар на этом был исчерпан. Остальные способности тёщи поедала общественная жизнь.

А что же мухи — знают нашу грамоту?

Вот я в Геленджике пишу про тёщ, а муха ползает по пишущей руке и так затейливо и зло щекочет. Я не хочу прерваться на полфразе, но думаю, когда окончу, я всё-таки обижу эту дрянь.

Вот фраза кончена, я ставлю точку, и в тот же самый миг срывается муха и с потолка шлёт жгучие насмешки.

Я берусь за перо, и всё повторяется: невыразимая щекотка, моя жажда крови и взлёт одновременно с точкой, и со стены — ухмылки.

Так что же муха понимает — пунктуацию или ритмику фразы?

Вторая моя (и, кажется, уже последняя) тёща была совсем иного склада. Хотя я должен тут признать, что мне с обеими в одном не повезло: и первая, и последняя тёщи мои были очень немолоды.

Первая тёща имела четырёх детей: сначала дочь, потом двух сыновей с разрывом в десять лет и снова дочь, доставшуюся мне. Так что старшая дочь годилась младшей в матери, сама же мать давно годилась в бабушки.

Вторая тёща имела только двух дочерей, однако последняя из них появилась как-то случайно и чуть ли не через пятнадцать лет после первой, что не могло сказаться в пользу цветения тёщи ко времени моего появления в составе действующих лиц. Это жаль, потому что вторая моя тёща, как запомнили старожилы, была вообще-то красавица. Одно тут хорошо, что мне досталась всё же младшенькая дочь.

Вторая тёща Ленина не видела и, кажется, совсем не знала, что в мире есть общественная жизнь. Зато в каком-то нэпманском кафе она увидела Есенина, и есть свидетельство, что и Есенин её видел, но будущая тёща неблагоразумно скрылась и не вошла в историю литературы.

Долгое время моя вторая тёща была мне как бы тёщей, поскольку я никак не мог решить вопрос. Но, знаете, она при этом проявила стойкое долготерпение. Хотя, с другой, конечно, стороны, куда же ей было деваться, если дочка всё это терпела… Зато первая тёща никак не терпела и, желая остаться моей единственной тёщей, будила общественность, поднимала её на бой с бытовым разложением зятя.

Сам же зять, гостя у как бы тёщи в Риге, был там обласкан и обкормлен. Всё, чем изобиловал фламандский рижский рынок, все, ещё не изжитые буржуазные яства, бесстыдно выставленные на мраморных прилавках уютных магазинчиков, — всё это, преображённое и оживлённое руками как бы тёщи, являлось предо мной на тарелках, тарелочках, блюдах и блюдцах, лилось в стаканы и стаканчики, в чашки, рюмки и рюмочки…

О, где вы, златые дни? Где оно, то блаженное время, когда одного брака уже как бы нет, а второй, хоть и есть, но всё же — как бы, и это всё похоже на нескончаемый репетиционный период в системе Станиславского, где длится, длится предощущение спектакля, а на публику всё ещё рано.