Анна Бурдина - Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

В тот самый, ничем не примечательный осенний, серый день 1848 года семнадцатилетняя Елена и ее гувернантка, мадам Пенье, повздорили из-за сущей ерунды.

Дело в том, что Елена носила фамилию фон Ган (von Han). Поэтому в письмах, написанных от ее имени по-французски, следовало к фамилии добавлять благородную приставку «де», а в письмах, написанных по-немецки, приставку «фон», то есть писать мадемуазель «де Еан» или «фон Ган». Но принципиальная девушка никак не хотела добавлять к своей фамилии никаких приставок.

Гувернантка пыталась объяснить своей ученице, что подобным поведением Елена нарушает не только орфографические правила, но и веками сложившиеся традиции, не уважает ни себя, ни своих предков, принижает себя перед теми, к кому обращается в письме. Но Елена была совершенно не согласна с подобным утверждением и настаивала на собственном мнении.

Своенравной девушке не нравилось подчеркивать свое дворянское происхождение, хотя и бедность была ей не по вкусу, просто у нее на все был особый взгляд. Она абсолютно не выносила слов «надо», «нельзя», «должна» и, если ей что-то запрещали, поступала наоборот, исходя из принципа «запретный плод – сладок».

Елена любила удивлять или озадачивать. Началось это с самого раннего детства, когда все получалось непроизвольно. Лет с трех маленькая Лоло или Леля, как ее звали в доме, пугала родителей тем, что вставала по ночам и ходила во сне. Разумеется, делала она это не специально. Зрелище выглядело жутковато: девочка вставала с кровати, широко раскрыв глаза, произносила длинные монологи, рассказывала разные истории, пела песни и при этом – не просыпалась. Но подобные странности можно объяснить скорее ее физиологией, чем свойствами характера.

Потом, когда Лоло исполнилось пять лет, она стала загадочным образом исчезать. Несмотря на бдительность нянек и запертые двери, ее довольно часто обнаруживали спящей вне детской комнаты, которая была на верхнем этаже дома. Когда девочка наконец находилась, то была в довольно странном состоянии. Иногда она просто спала, а иногда откидывала голову и, не мигая, глядела неопределенным взглядом куда-то в пространство, что-то шептала и закрывала глаза, словно отходила в иной мир. Взрослые пугались, начинали ее трясти за плечи, и Лоло как ни в чем не бывало просыпалась, недовольная тем, что ее разбудили. Однако когда у нее пытались узнать, что с ней произошло и как она попала среди ночи на чердак или под дерево в саду, малышка виновато улыбалась, рассеянно глядела на окружающих, не могла ничего вспомнить или принималась плакать навзрыд. Детских слез никто из домашних не мог перенести, поэтому ее тут же брали на руки и возвращали домой, испытывая вину за то, что испугали и без того перепуганного несчастного ребенка. Как правило, после таких необъяснимых ночных событий Лоло с новыми силами и бодрым настроением неожиданно превращалась в послушную и внимательную девочку, что было ей абсолютно не свойственно. Ее рассеянность и нежелание подчиняться куда-то пропадали, она жадно принималась за уроки, не переставая удивлять взрослых своими успехами.

С возрастом Лоло стала умудряться совершенно таким же таинственным и необъяснимым образом исчезать в любое другое время и в любую погоду, хотя за ней бдительно присматривали няньки, не мешая играть и веселиться. Больше всего Лоло, как и другие дети, любила убегать в сад. То она носилась между деревьев, то, раскинув в стороны руки, принималась кружиться на одном месте с развевающейся колоколом юбкой. Затем она в изнеможении падала на траву. Так Лоло могла долго лежать, глядя в небо, наблюдая за движением облаков и отдаваясь только ей известным ощущениям. Эти ощущения, видимо, доставляли большую радость, так как на ее краснощеком круглом личике отображалась блаженная улыбка. Но, невзирая на бдительное око наблюдателей, девочка могла совершенно неожиданно исчезнуть из вида. Сначала поднимала тревогу присматривающая за детьми нянька, потом на поиски снаряжался целый отряд домашних, включая всю прислугу. И, наконец, после долгих часов бесконечных хождений по этажам, чердакам, подвалам и кустам, переживаний и рыданий, беглянку находили, как вспоминали родственники: «…в каком-нибудь глухом, никем не посещаемом месте или в бабушкином зоологическом музее в серьезной беседе с чучелом крокодила или тюленя. Для девочки вся природа была одушевленной. Она слышала голос каждой вещи и приписывала вещам сознание, существование в них скрытых сил, которые видела и слышала только она одна».

Однажды, будучи уже большим, вполне самостоятельным ребенком, Елена возвратилась с прогулки, где довольно долго задержалась. Домашние ее, как обычно, обыскались, но непослушному созданию это казалось все равно. Она рассеянно выслушала замечания матери, объявившей о строгом наказании за непослушание, но угрозу не восприняла. Она стала взахлеб рассказывать о своих впечатлениях, уверяя мать, что в дальней липовой аллее парка она своими глазами видела поднимающуюся в воздух добрую «лесную фею», окруженную сиянием.

Отец Лоло, присутствующий при разговоре, внезапно вышел из себя и обозвал дочь не просто фантазеркой, а маленькой лгуньей. Это девочку страшно огорчило, она расплакалась, продолжая уверять, что действительно видела «фею». Отец рассердился еще больше и приказал дочери уйти с глаз долой и подумать над своим поведением и над тем, что можно говорить, а что нельзя, так как нормальные люди будут над ней смеяться.

– Ты ее обидел, – сказала мужу мать Елены, встав на защиту дочери. – Ей действительно видятся какие-то существа, которых мы, взрослые, не замечаем.

– Она солгала! Какую она могла видеть фею, окруженную сиянием и поднимающуюся в воздух? Полный бред нездорового воображения.

– Я уверена, что она ее видела и глубоко верит в это. У Лоло действительно богатое воображение.

– В таком случае у нее не воображение, а больные галлюцинации. Чем ее защищать, лучше сначала показать врачу, – ответил разгневанный отец.

Врач был призван, расспросил девочку о ее видениях и пришел к заключению, что ребенок просто слишком чувствителен, но абсолютно здоров.

– Значит, солгала. На эту черту ее характера надо обратить особое внимание, – остался при своем мнении отец, обращаясь к жене.