Дневник Марины Мнишек - Автор Неизвестен

РОССИЯ И РЕЧЬ ПОСПОЛИТАЯ В “СМУТНОЕ ВРЕМЯ” НАЧАЛА XVII ВЕКА.“Смута”, начавшаяся с появления в пределах Московского государства самозваного “царевича Дмитрия Ивановича”, изменила направление российской истории, сломала многие сложившиеся в Древней Руси представления и стереотипы. “Смута” породила свою мифологию. Борьба с иностранными врагами, поляками и литовцами, подданными Речи Посполитой — государства, объединявшего Королевство Польское и Великое княжество Литовское, создала один из самых стойких образов массового исторического сознания — героической защиты Отечества против иноземного нашествия. Ее олицетворением в памяти потомков стали Кузьма Минин, Дмитрий Пожарский и Иван Сусанин, самые известные теперь деятели Смутного времени. Их, не задумываясь, назовет каждый, отвечая на вопрос, что он знает о Смуте в России в начале XVII века. Но эту эпоху нельзя рассматривать только как “польско-литовскую интервенцию” и борьбу с ней русских патриотов. Она сложнее такого упрощенного толкования. В Смутное время прежде всего подвергся испытанию государственный порядок, созданный при Иване Грозном, с его жестокой централизацией, ликвидацией самостоятельности огромных территорий, закрепощением целых сословий и превращением всех жителей Московского государства в царских “холопей”. За всеми сложностями и хитросплетениями большой государственной политики (соседние государства, такие как Речь Посполитая и Швеция, не были сторонними наблюдателями) нельзя упускать из виду, что уже современники Смуты искали возможности справедливого общественного устройства.

Появление самозванца впервые многим позволило сделать осознанный выбор в пользу своего царя, а его обещания “жаловать” подданных давали надежду всем, от крестьянина до дворянина, на устранение прежнего, не устраивавшего их государственного порядка. Поэтому прав выдающийся русский историк Василий Осипович Ключевский, когда он говорил в “Курсе русской истории” о Лжедмитрии I: “Винили поляков, что они его подстроили, но он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве”. [1] Напротив, самозванный московский “царевич” не получил в Речи Посполитой достаточной поддержки, хотя и сумел заинтересовать своей персоной некоторых польских магнатов — Вишневецких, Мнишков, а через них даже самого короля Сигизмунда III. От Лжедмитрия I в Речи Посполитой требовался недюжинный политический расчет, умение идти на компромиссы в преодолении разногласий на почве религии.

Но при этом он не стал игрушкой в чужих руках, сохранил человеческое достоинство и искренность, что и стало залогом успеха в овладении московским престолом.

Сколь свободен и уверен был в проявлении своих чувств самозваный “царевич Дмитрий Иванович”, достаточно свидетельствует история его знакомства с Мариной Мнишек. Хорошо зная традиционализм московских порядков, религиозную нетерпимость к католикам, видя значительные различия в поведении, одежде, вкусах польской шляхтенки и московских боярышен, он сделал свой выбор, поставив на карту все — власть и жизнь. Рассчитывая свои шаги, он не мог не понимать, какой козырь давал в руки врагам. И все же Лжедмитрий решительно порывает с традицией, заключает с Ю. Мнишком брачный договор о женитьбе на его дочери, обещая Марине Мнишек отдать во владение Новгород и Псков, а тестю — Северские города и половину Смоленска.

Короткое царствование Дмитрия Ивановича оставило больше вопросов, чем дало ответов о направлении его государственной политики. Во взаимоотношениях России и Речи Посполитой, на первый взгляд, тогда намечалось сближение. В это время происходил интенсивный обмен посольствами. 23 августа 1605 года из Кракова в Москву отправлен послом Александр Гонсевский. В свою очередь, от Лжедмитрия I к Сигизмунду III выехал Афанасий Власьев, о миссии которого подробно рассказывается в публикуемом “Дневнике Марины Мнишек” и приложении к настоящему изданию. На аудиенции у короля Афанасий Власьев говорил о коронации Дмитрия Ивановича, союзе против турок и просил разрешения на брак его государя с Мариной Мнишек. П. Пирлинг, автор исследования “Дмитрий Самозванец”, писал: “Такая миссия являлась прекрасным случаем показать себя во всем блеске и вызвать, если не симпатии, то хотя бы удивление поляков. Эта тенденция сказывалась во всей организации посольства. Московские послы окружили себя величайшей роскошью; они сыпали щедрыми подарками, выставляя напоказ богатство своего государя... Изобилие этих подарков поразило присутствующих. Самые взыскательные сочли их вполне достойными истинно царской щедрости; не мудрено, что разорившиеся магнаты предались самым фантастическим мечтам”. [2] Афанасий Власьев, получив благословение короля, исполнил роль жениха на обручении с Мариной Мнишек в Кракове.

Кульминацией сближения России и Речи Посполитой стало путешествие почти двухтысячной свиты Марины Мнишек, ее отца и их приближенных через русские земли в Москву на коронацию и последовавшее брачное торжество. В составе этой свиты был и автор “Дневника”, писавший, что интерес русских к такому диковинному зрелищу казался назойливым, приготовленные для поляков жилища — неприспособленными. Но многое искупила в их глазах пышная встреча в Москве...

Вся первая половина мая 1606 г. прошла в непрерывных празднествах, пирах, балах. Звучала музыка, разноязыкие речи, лилось вино, яства сменялись одно другим. Очевидцы отмечают необычайную оживленность царя Дмитрия Ивановича, переодевавшегося то в гусарское, то в московское платье и в веселье забывшего о многом: о столкновении с польскими послами Николаем Олесницким и Александром Гонсевским, не пожелавшими именовать Дмитрия Ивановича императором (а именно этого домогался самозванец от Сигизмунда III), о глухом ропоте, как оказалось — не случайном, московской толпы, подогревавшейся боярами-заговорщиками.

На вершине могущества и счастья, 17 мая 1606 г., окончилась жизнь этого загадочного человека, скрепившего своей кровью мертвый узел противоречий, завязавшихся между Россией и Речью Посполитой. Пришло время платить по счетам, и все промахи Лжедмитрия были беспощадно использованы. Особенно же — те случаи, когда вчерашний царь пытался изменить привычный московский порядок. Едва ли не основным его преступлением было сочтено стремление разрушить православную веру, а главным аргументом обвинения — женитьба на Марине Мнишек. Четыре дня спустя после переворота в рассылавшихся во все города грамотах от имени матери царевича Дмитрия, бывшей царицы Марии Федоровны, о самозванце писали: “Был на Московском государстве, и церкви Божий осквернил, и веру христианскую хотел попрати, взял девку из Польши латинския веры и не крестил ее, венчался с нею в соборной церкви Пречистыя Богородицы, и помазал ее миром, и венчал ее царским венцом, и учинити хотел в Российском государстве люторскую и латынскую веру, и, по своему злокозненному умыслу, всех хотел от Бога отвести”. [3]

Марина Мнишек и ее отец случайно уцелели во время мятежа 17 мая 1606 г., хотя и их жизни угрожала реальная опасность. Правительство нового царя Василия Ивановича Шуйского взяло их под свою защиту, так как понимало,