Г. З. Иоффе
Революция и семья Романовых
© Иоффе Г. З., 2012
© ООО «Издательство Алгоритм», 2012
От автора
Когда историк соприкасается с событиями, связанными с историей крушения царизма, с историей борьбы с теми силами контрреволюции, которые стремились к его реставрации, он не может уйти от темы личной судьбы последних Романовых. Между отречением Николая II в начале марта 1917 г. в Пскове и расстрелом Романовых в середине июля 1918 г. в Екатеринбурге прошло почти полтора года – срок по революционному времени огромный, наполненный ожесточенной классовой и политической борьбой. Как правило, зарубежная историография не находит в ней места свергнутым Романовым, вследствие чего их конец выглядит якобы ничем не оправданным актом «революционной мести», «жестокости большевизма». Сенсационность, с которой обычно подается эта тема, рассчитана на «массовое потребление». К сожалению, советская историческая литература после 20-х годов обходила историю Романовых после свержения царизма. Лишь в 70-х годах появились отдельные работы, в которых она затрагивалась прямо или косвенно. При всем том, что было в них содержательного, известным недостатком этих работ следует все же считать определенную узость подхода к теме, большее или меньшее «замыкание» на истории конца Романовых, рассмотрение ее без достаточно широкого фона тех драматических событий, которые переживала страна.
Конечно, последние Романовы в личном и политическом плане были серьезно скомпрометированы еще в канун Февраля, в чем особую роль сыграла «распутинщина». И это обстоятельство, в частности, в немалой степени тормозило переход белогвардейско-монархической контрреволюции к открытому монархизму, провозглашению лозунга реставрации Романовых. Один из участников белого движения в Сибири – полковник А. Степанов очень точно определил эту ситуацию: «Царская семья, как равно и монархические принципы, так заплеваны и загажены, что вряд ли встретят какой-либо отклик среди народа… Поэтому, как ни тяжело и ни больно признать, монархические лозунги, если их выбросить, потерпят полное фиаско…» [1]
Исходя из понимания этого факта, идеологи и политики белого движения формировали его стратегию следующими словами А. В. Кривошеина: «Лучше, чтобы монархия пришла в Россию на 5 лет позже, чем на 5 минут раньше» [2]. И, тем не менее, Романовы (особенно великий князь Михаил Александрович, наследник, сын Николая II Алексей, великий князь Николай Николаевич и др.) долго находились в политическом резерве белогвардейщины: никто в ее среде не мыслил реставрацию монархии без династии Романовых.
Это, конечно, не следует понимать как желание в полном объеме восстановить дофевральскую монархию. Даже в монархическом лагере многие сознавали, что после глубочайших перемен, вызванных двумя революциями 1917 г., такое попросту невозможно. Вместе с тем, как весной 1919 г. писал генералу А. И. Деникину бывший глава «правительства Северной области» энес Н. В. Чайковский, всем в контрреволюционном лагере было совершенно очевидно, что в случае победы белых начнется «угар реакции против свободы и демократии» [3].
Автор стремился воссоздать картину той классово-политической борьбы, которая развернулась в стране после свержения царизма, и в первую очередь участия в ней правых сил, стремившихся к монархической реставрации. Это потребовало расширения хронологических и территориальных рамок, включения целого ряда исторических сюжетов, событий, совершавшихся в различных регионах страны, охваченных революцией и гражданской войной. Только на таком фоне можно было понять, что происходило и произошло с монархией и Романовыми после Февраля 1917 г. Их история и после отречения Николая II оставалась тесно вплетенной в бурные исторические события, в ожесточенную борьбу различных классовых сил.
Замысел книги обусловил специфику привлекаемого исторического материала (литературы, прессы, мемуаров, архивных документов) и характер его использования.
Существует хрестоматийный метод прикнижного историографического анализа: труды предшественников с большей или меньшей полнотой рассматриваются в специальном разделе, обычно предваряющем книгу. Этот метод вполне оправдан, особенно в том случае, когда избранная тема действительно имеет четкую исследовательскую традицию. Но у него есть и недостаток: известная затрудненность прямого сопоставления уже сделанного с авторской позицией.
В последние десятилетия в нашей исторической литературе утвердился другой историографический метод – рассмотрение предшествующей литературы или ее отдельных аспектов в органической связи с конкретно-историческим материалом, так сказать, по ходу его. Пожалуй, наиболее приемлем он в тех случаях, когда избирается тема, носящая комплексный характер, т. е. включающая в себя ряд сюжетов, каждый из которых имеет собственную историографию. Так, в нашем случае по старому «историографическому закону» пришлось бы давать обзор литературы по истории кануна крушения царизма, Февральской революции 1917 г., корниловщины, Великого Октября, начала гражданской войны и иностранной интервенции и др. Это было бы физически невозможно. Вместе с тем, без многих капитальных трудов по названным проблемам (В. С. Дякина, А. Я. Авреха, Е. Д. Черменского, Э. Н. Бурджалова, И. П. Лейберова, И. М. Пушкаревой, В. И. Старцева, А. В. Игнатьева, А. Я. Грунта, Г. Л. Соболева, Н. Г. Думовой, Н. Я. Иванова, И. И. Минца, X. М. Астрахана, Е. Н. Городецкого, В. Д. Поликарпова, Л. М. Спирина, К. В. Гусева, О. Ф. Соловьева, Д. Л. Голинкова и целого ряда других историков) эта книга попросту не могла быть написана. Их материалы (впрочем, как и некоторые собственные, уже изданные работы автора) использованы, как представляется, с необходимой полнотой в тексте самой книги.
Конечно, имеется литература, тематически более связанная с данной работой. Но она очень немногочисленна (книги П. Быкова, М. Касвинова, отдельные статьи), сосредоточена преимущественно на истории последних Романовых, и выделять ее в особый историографический раздел было бы необоснованно. Таковы основные соображения, по которым в этой книге применен хотя и не традиционный, но уже вполне апробированный метод: соединение историографического анализа с конкретно-историческим текстом. Существенную часть источниковой базы составляют материалы (архивные документы, пресса, мемуары, переписка), исходящие из контрреволюционного лагеря.
Глава I
В историческом тупике
В воскресенье, 19 февраля 1917 г., Николай II сообщил дворцовому коменданту генералу В. Н. Воейкову, что на среду, 22 февраля, назначает возвращение в Ставку, в Могилев (он уехал оттуда двумя месяцами ранее, отъезд царя ускорила паническая телеграмма Александры Федоровны об убийстве Г. Распутина). Воейков в осторожной форме решился возразить. Он заметил, что в Петрограде неспокойно. Из департамента полиции поступают весьма тревожные данные о возможных забастовках и демонстрациях рабочих, о новых противоправительственных выступлениях в Думе; в аристократических салонах беспрестанно болтают о каких-то невероятных заговорах против Вырубовой, самой императрицы, о готовящемся дворцовом перевороте. В столь тревожные дни не лучше ли еще задержаться в Царском Селе, как советует министр внутренних дел А. Д. Протопопов и просит императрица?
Все, о чем говорил Воейков, царь хорошо знал. Но сведения, которыми он располагал, были противоречивыми. Наряду с многочисленными предупреждениями о тяжелой, все обостряющейся обстановке, о необходимости пойти на конституционные уступки «общественности», думскому «Прогрессивному блоку» Николай и императрица получали немало верноподданнических заверений от приверженцев черносотенно-монархических организаций в том, что «простой русский народ» – с царем, что «бунтует» и подстрекает главным образом «гнилой» Петербург со своей пресыщенной аристократией и прозападнической интеллигенцией и что спасение не в либеральных уступках, а, напротив, в укреплении традиционной самодержавной власти. Какому из этих двух противоположных советов Николай II мог и должен был следовать? Чтобы ответить на этот непростой вопрос, мы должны несколько отвлечься. Как заметил один из лучших знатоков внутренней политики царизма периода перед его крушением – В. С. Дякин, «деятельность царского правительства по традиции, унаследованной от буржуазной прессы, часто изображается как лишенный внутренней логики поток случайных и противоречивых мероприятий» [4]. Но можно было бы, пожалуй, сказать и определеннее. Внутренняя политика царизма перед крушением в широко укоренившемся представлении выглядит как результат бездарности царских министров и прежде всего глупости и безволия самого Николая II, оказавшегося во власти своей жены-фанатички и мракобеса Распутина. Где источник такого представления? В. С. Дякин точно указывает его: это буржуазная пресса – и уже одним этим вскрывает пропагандистскую подоплеку такой трактовки, ее прямую связь с классово-политическими целями буржуазно-либеральной оппозиции, а затем и Временного правительства.
