Игорь Курукин - Артемий Волынский

…сам про себя рассуждал и говаривал, что не знает, к чему ево Бог ведет, либо де ему быть велику, или уже вовсе пропасть.

Объявление о казни А.П. Волынского

Двадцать седьмого июня 1740 года, в день годовщины Полтавской победы, ее участнику, бывшему обер-егермейстеру двора и кабинет-министру императрицы Анны Иоанновны Артемию Петровичу Волынскому предстояла мучительная казнь. В восемь часов утра, после причащения, ему в тюрьме Петропавловской крепости вырезали язык, после чего, завязав кровоточащий рот тряпкой, повели вместе с другими осужденными на расположенную рядом Обжорку, или Сытный рынок — место «торговых казней» в Петербурге.

На эшафоте «при обыкновенной публике» секретарь Тайной канцелярии Хрущов прочел приговор. Главное обвинение, инкриминируемое преступнику, звучало неопределенно, но страшно: его планы клонились «до явного нарушения и укоризны издревле от предков наших блаженные памяти великих государей… установленных государственных законов и порядков к явному вреду государства нашего и отягощению подданных и с явным при том оскорблением дарованного нам от всемогущего Бога высочайшего самодержавия и славы и чести нашей империи». Он же «облыгал» верных подданных, самовольно собирал «многие тысячи рублев с оных себе в похищение», произносил «непристойные и злодейские слова и рассуждении, касающиеся по первым важным двум пунктам[1]», «важные секретные дела другим кому не надлежало сообщал и списывать давал», обвинял неповинных «ложными доношениями», несправедливо производил в чины и наказывал служащих, брал взятки деньгами и вещами и «множественное число наших казенных денег и вещей подложно себе похитил». По иронии судьбы в завершение объявления о казни прозвучали слова самого Волынского, вынесенные нами в эпиграф.

От кладбища на Выборгской стороне при церкви преподобного Сампсона Странноприимца сохранилась только могила Волынского и его друзей с водруженным над ней в 1885 году памятником. Надпись на нем гласит: «Здесь погребены 27 июня 1740 года кабинет-министр, генерал-аншеф и обер-егермейстер Артемий Петрович Волынский, советник Андрей Федорович Хрущов и архитектор Петр Михайлович Еропкин, гоф-интендант. Сооружен в 1885 году по почину редакции журнала “Русская старина” многими почитателями памяти этих исторических русских людей».

Так закончил свою жизнь и одновременно вошел в историю один из ярких людей российского XVIII столетия, по отзыву выдающегося русского историка В.О. Ключевского, «младший современник и птенец Петра Великого». Отныне личность и дела Волынского будут оцениваться наравне — но по принципу «от противного» — с главным противником опального министра, знаменитым фаворитом императрицы Анны Эрнстом Иоганном Бироном. О последнем автору этой книги писать уже довелось, теперь настал черед и его оппонента.

Герцог Бирон уже к концу XVIII века приобрел репутацию жестокого «временщика»-тирана, против которого просто необходимо было восстать, как, по мнению поэта-декабриста Кондратия Рылеева, это сделал Артемий Волынский:

Исторический роман благонамеренного Ивана Ивановича Лажечникова «Ледяной дом» также представлял Артемия Петровича носителем гражданских добродетелей, сложившим голову в борьбе с корыстным и бездушным иностранцем. Оглушительный успех этого произведения (оно выдержало 50 изданий только в XIX веке и благополучно переиздается и сейчас) привел к настоящему паломничеству петербуржцев к могиле Волынского, что предсказал казненный в 1826 году Рылеев:

Созданный романистом образ павшего жертвой низких интриг патриота и одновременно романтического героя-любовника соответствовал как официозным представлениям о прошлом, так и оппозиционным либеральным взглядам. Многие просвещенные люди поколения, к которому принадлежал Лажечников, по меткому выражению Н.Я. Эйдельмана, «несколько стесняются XVIII века; хотя весьма им интересуются, но многого не знают, а кое-чего и знать не хотят», поскольку это знание не украшает отцов и дедов просвещенных дворян пушкинской поры. Обличение презренного и безродного иноземца давало возможность возложить на него вину за всё грязное и неудобовоспоминаемое из славного прошлого великой державы. Волынский представал настоящим русским молодцем с разгульной песней на устах, что привело в восторг Белинского: «Это природа чисто русская, это русский барин, русский вельможа старых времен». От Лажечникова пошел и сам термин «бироновщина», который стал символом царствования Анны и обозначением террористического режима, введенного управлявшими Россией иностранцами.

Нашлись, однако, и скептики. По мнению министра и историографа Екатерины II князя М.М. Щербатова, Волынский хотя и стал жертвой «неправосудного бесчеловечия», но идейным борцом не был, а пострадал «по единой его ссоре и неприязни бироновой» — «на пышные верхи гром чаще ударяет». Пушкин в письме Лажечникову сожалел, что «истина историческая в нем (романе. — И. К.) не соблюдена, и это со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, конечно, повредит вашему созданию». Поэт и историк не соглашался с оценкой Бирона, «имевшего несчатие быть немцем»: «…на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа». Волынский же, с точки зрения Пушкина, предстает в источниках в далеко не героическом виде: взяточник, властолюбец, ни в грош не ставивший человеческое достоинство избитого им поэта Василия Тредиаковского{1}.

Обоим участникам спора не хватало знаний о не столь уж и далеком от них прошлом. Документы политического сыска были труднодоступными. В последний год жизни Пушкин получил от Жуковского «Записку об Артемии Волынском», составленную в 1831 году министром внутренних дел Д.Н. Блудовым по указанию Николая I на основании следственного дела — но воспользоваться ею уже не успел; полностью же она была напечатана лишь в 1858 году{2}. Со временем некоторые документы из дела стали публиковаться и появилась более основательная база для создания реальной биографии этой замечательной фигуры{3}.