За тридцать лет работы в милиции мне довелось быть участником раскрытия многих преступлений, участником многих событий, которые волновали наш народ. Сколько характеров привелось мне наблюдать! Я видел людей, которые порывали с преступным миром и становились инженерами, художниками, квалифицированными рабочими. Встречался я и с людьми, жизнь которых прошла стороной. К сожалению, им уже ничем нельзя было помочь.
Я работал вместе со многими боевыми товарищами, друзьями, отменными знатоками своего дела. Мне никогда не забыть их, смелых, находчивых, самоотверженных. Они шли на выполнение заданий с таким же чувством, с каким врач идет на сложнейшую операцию. Я хотел показать близость советской милиции к народу, крепчайшую связь с ним.
Настоящая книга не приключенческая. Это взятые из жизни, правдивые рассказы. Как правило, я называю подлинные фамилии людей, которые стали героями моей книги.
Дождь глухо барабанил по перрону. Люди ютились под вокзальным навесом. Я шел, не обращая внимания на дождь.
Выйдя из вокзала, сел в трамвай. Здесь было душно и тесно. Сквозь вагонную толчею пробирался широкоплечий верзила, остановился, и я увидел, как он распорол карман впереди стоящего человека и с невозмутимым видом стал вынимать кошелек. Я бросился к нему: «Держите вора!» Верзила, отбиваясь, сильно ударил ногой по моей сумке, и из нее потекло молоко.
Вместе с другими свидетелями меня попросили пройти в отделение милиции…
Когда я вышел из милиции на улицу, были уже сумерки. Звон склянок в сумке напомнил мне о разбитой четверти с молоком. Прислонившись к стенке продовольственной палатки, я стал выбрасывать из сумки осколки, отдирая от них прилипшие деревенские лепешки.
Сильный толчок в плечо, и тут же я почувствовал боль в заломленных за спину руках. Я вскрикнул, но мне ответили пронзительные свистки.
«Бандиты», — подумал я и ударил ногой схватившего меня незнакомца. Стараясь нанести второй удар, я повернулся и увидел: передо мной стояли люди в зеленых шинелях, в шлемах «здравствуй и прощай», точь-в-точь такие же, каких я встретил в отделении милиции. Меня приняли за вора.
Так я во второй раз познакомился с работниками милиции.
Остались позади высокие закопченные трубы заводов, старая Яуза, наполовину закованная в гранит, и мост, под которым непрерывно пробегали машины, оглушая прохожих своими разнотонными сигналами. Глядя в окно, я думал о том, что меня ожидает впереди, и даже не заметил, как пролетело время. Поезд остановился у дощатого перрона станции Подольск. Выйдя в город, я пошел по Революционному проспекту. Подольск жил своей обыденной жизнью, ничто не нарушали тишину и спокойствие.
В хорошем настроении, которое меня не покидало с утра, я подошел к городскому отделу милиции. Вынув из кармана полученное в Москве назначение на службу, я предъявил его постовому.
— Второй этаж, направо, — пояснил он.
Постучавшись, я вошел в кабинет. В углу, наклонившись над столом, сидел начальник милиции Лебедев. Он пригласил меня к столу.
— На практику к нам? — спросил Лебедев.
— Так точно, товарищ начальник, — выпалил я.
— Ох уж эти мне практиканты! Учи, учи вас, а выучишь, так прости-прощай. Ну ничего, поживем — увидим.
Пожелав успехов в работе, он посоветовал мне устроиться в общежитии, а завтра явиться на работу.
Меня прикрепили к Ивану Харланичеву — старому опытному работнику.
Однажды, уже поздно вечером, мы сидели с Харланичевым в его кабинете. Нашу беседу прервал телефонный звонок дежурного по отделу Бадосова. Он сообщил: в городе совершено ограбление квартиры.
Мы поехали на место происшествия. Осмотр квартиры не дал никаких результатов.
У подъезда был обнаружен след спортивного велосипеда. Я знал о случаях, когда преступники увозили краденое на велосипедах. Когда-то этим занимался Егоров — давно забытый вор. Он жил в Подольске, но задержать его я не мог. Ведь, кроме следов велосипеда, не было никаких улик. А часы, костюмы.. Но вещи он мог уже сбыть, и обыск не дал бы ничего.
Как ни трудно было ходить по пятам Егорова, но я ходил и наблюдал за ним. Как-то поздно вечером я зашел в чайную. Табачным дымом и водочным перегаром несло из растворенной настежь двери. В углу кто-то сиплым голосом пытался петь, повторяя одну и ту же фразу.
Подозвав официанта, я заказал ужин.
— Офи-ци-ант, ко м-не, — требовал чей-то голос.
— Вам нельзя больше, Иван Петрович, — проговорил официант.
— Какое вам дело, тащи пи-во, и все! Ты думаешь, у меня денег нет? — заикаясь, проговорил он и, сняв с руки часы, швырнул их.
Я поднял часы.
— Зачем такими вещами кидаться? — протягивая часы, сказал я.
Передо мной выросла фигура Егорова. Был как раз самый подходящий случай, чтобы доставить разбуянившегося Егора в отдел милиции.
— Так ты пойдешь? Бросай свою обвиниловку — завтра допишешь!
— Отстань, дай доработать. Этот Егоров — не простая штучка. Тут есть над чем подумать.
Но от Коршакова, жизнерадостного моего друга и товарища по работе в уголовном розыске, отделаться было непросто. Он стоял у открытого окна кабинета, заглядывая через мое плечо в «обвиниловку».
— Пошли, гроза жуликов, на танцплощадку!
Наконец он все-таки меня уговорил, и мы пошли в парк.
Мы были молоды, а кому в юности не хочется повеселиться, попеть песни, погулять с любимой. Да, мы были молоды. Но работа в уголовном розыске закалила наши сердца, придала жизни осмысленность и остроту, заставила нас уже тогда задуматься над самыми серьезными проблемами поведения человека в обществе. Мы любили свою работу, хоть она приносила нам немало хлопот, хоть и приходилось порой рисковать жизнью в жестоких схватках с преступниками. Нас привела в уголовный розыск не дешевая романтика пистолетных выстрелов, а романтика строительства новой жизни, борьба за перековку человеческих душ.
Конечно, мы не думали об этом в тот вечер, о котором я веду рассказ. Коршаков шутил, смеялся, говорил, что обязательно научит меня танцевать как следует.
Не успели мы подняться на Революционный проспект, как нас догнал нарочный из райотдела и потребовал срочно явиться к начальнику уголовного розыска Мартынову.
В уголовном розыске мы узнали, что в Кленовском овраге выстрелом из пистолета был убит и ограблен колхозник, возвращавшийся с базара.
