Владимир Вернадский - Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

Этот дневник академика Владимира Ивановича Вернадского (1863-1945) - один из интереснейших в его рукописном наследии - делится как бы на две части, рубежом между которыми стал трагический день 22 июня. Как и в предыдущих публикациях дневников Вернадского 1938-1940 годов («Дружба народов», 1991, № 2 и 3; 1992, № 11-12; 1993, № 9), для удобства восприятия текста авторские сокращения и купюры публикатора не показываются; смысловые вставки заключены в угловые скобки. Рукопись дневника хранится в Архиве Российской академии наук, фонд 518 В. И. Вернадского (опись 2).

Вчера с Ненадкевичем[1] был в Минералогическом Музее. Положение Музея безрадостное. Результаты научной минералогической работы Академии туда попадают случайно. Везде хаос.

Кашинский[2] жалуется на грубость Баха [3] . Это модный теперь курс, взятый в Академии, - аналогичный тому яркому огрублению жизни и резкому пренебрежению к достоинству личности, который сейчас у нас растет в связи с бездарностью государственной машины. Люди страдают - и на каждом шагу растет их недовольство.

Полицейский коммунизм растет и фактически разъедает государственную структуру. Все пронизано шпионажем. Никаких снисхождений.

Лысенко разогнал Институт Вавилова. Любопытная фигура: властная и сейчас влиятельная. Любопытно, что он явно не дарвинист: ‹но› называет себя дарвинистом, официально ‹к› таковому приравнен.

Всюду все растущее воровство. Продавцы продуктовых магазинов повсеместно этим занимаются. Их ссылают - через много лет возвращаются, и начинается та же канитель. Нет чувства прочности режима через 20 с лишком лет ‹после революции›. Но что-то большое все-таки делается - но не по тому направлению, по которому «ведет власть».

С Наташей[4] все больше вспоминаем прошлое. Некого спросить. Быстро уходят отвечающие мне поколения. С Наташей хочу восстановить первые дни нашей совместной жизни - ‹прожили вместе› больше полустолетия, больше 54 лет!

Вчера сидел дома. Сводил переписку. Работал хорошо над «Проблемами биогеохимии». Много читал и думал.

Пытаюсь вспомнить реально - с помощью Наташи - былое: что было в 1886 году, когда мы стали жить вместе почти 55 лет тому назад! Как переменилась жизнь - наша страна и мировое окружение, а главное, ‹произошел› переворот в научном и техническом жизненном проявлении.

Я получил письмо от Анны Михайловны Болдыревой; пишет, что ее муж[5] единственный из всех - переведен в ГРУ (не понимаю, что это значит) в магазине. Она считает, что это ответ на летние заявления, ‹предпринятые› по моей инициативе и усилиями всех академиков по геологии и минералогии о необходимости поставить ‹ее мужа› в другие условия, где могут быть использованы его знания. Он работал как простой горнорабочий, заболел, отморозил лицо. Абсолютно невинный человек в ‹своих› проявлениях - думаю, и в ‹своих› речах ‹также›: если допустил что‹-то› в такой опасный для страны момент - и громкие выявления ‹своих› мнений могут быть опасны. Бывший эсер. Я опять при необходимости заменить кафедру по минералогии в Академии опять вижу только ‹кандидатуру› Болдырева. Думаю написать письмо Молотову. Колебания - не знаем, что делается в центре власти. Как бы теперь не повредить.

Вчера вечером собрались в память Дм. Ив. Шаховского[6] , - Аня[7] , Наташа, Анна Николаевна Шаховская [8] , Паша Старицкий[9] , Дима и Сережа Шики [10] . Было очень хорошо. Аня наново прочла прелестные письма Мити от 1911-1912 годов и в связи с тюрьмой за Выборгское воззвание (‹сидел› в тюрьме в Ярославле). Наташа моя ‹прочла› очень интересную памятку с выдержками из нашей переписки.

23.I.1941 года умер в Москве Александр Никандрович Лебедянцев[11] крупный ученый и близкий мне человек, который, сам это не сознавая, много мне дал.

Днем был у себя ‹в Биогеохимической лаборатории›. М. А. Савицкая[12] и ее работа.

Назначение Берия: генеральный Комиссар Государственной безопасности диктатор? В связи с упорными толками о безнадежном положении Сталина (рак?) и расколе среди коммунистов (евреи - английской ориентации, Молотов немецкой?) - перед XIX съездом Коммунистической Партии[13] .

Кончил мою переписку с Наташей 1886 года. Удивительно, что мое нервное состояние ‹было тогда› то же, что и сейчас. Но тогда я воспринимал это более реально, как объективное явление - теперь ‹воспринимаю› как объективное выявление моего физического состояния, в связи с моими глазами без очек при засыпании, реже при просыпании, в полусвете. Последний раз (было 4 ‹часа утра›) яркие галлюцинации в конце декабря или начале января: из стены у постели вышла и через меня прошла человеческая фигура малого, но не детского роста, одетая в древнюю (как на картинках) темную одежду.

Чувствую старость реально: зубы выпадают и качаются - очевидно, придется пережить тяжелую операцию, реставрировать или вставить. Худею в ногах, и их костный характер резко меняется. Непрерывно ухудшаются зрение и слух. В области сердца какие-то новые тупые болевые ощущения. Сегодня хочу просить приехать ‹врача› Мар. Ник. Столярову. Может быть, быстро подойдет время, когда и «Проблемы биогеохимии» будут мне трудны и надо будет спуститься к «Воспоминаниям» - впервые об этом реально думаю. Приближаюсь к 78 годам.

Вчера днем был Леонид Ликарионович Иванов[14] , сильно поддавшийся, но бодрый умом и сильно нагруженный педагогической работой - профессор. Сейчас это ‹стало› гораздо труднее. Много лишнего, давление, сыск и формализм невежд и дураков, ‹среди которыхg, с одной стороны, - идейные, с другой полицейские.

Пересматривая список выбранных в Академию Наук 28 и 29 января 1939 года, вижу, что многих я не знаю даже в лицо и неясно представляю себе их умственную и творческую силу. В общем, все же выборы были реальные - и умственный ценз ‹выбранных› высок. В первый раз в академики прошла женщина Штерн[15] . Я думаю, вполне заслуженно. Удивительно - и непонятно, что при огромном числе женщин - например, у меня в Лаборатории - в общем, то же и в других, - женщины преобладают, а между тем резко в ведущей, талантливой части преобладают мужчины. В общем, надо признать, что выборы дали неправильную картину только благодаря тому, что часть крупнейших ученых арестована. Среди них такие крупные люди, как Болдырев, Туполев и многие другие, выбор которых ‹в Академию› был бы несомненным. Из этих выбранных Луппол [16] арестован в 1940 году - партийный, но человек широкообразованный и знающий.