Андре Моруа
Роберт и Элизабет Браунинг
Образ великого человека не остается неизменным после его смерти. Портрет, запечатленный в памяти людей, не перестает трансформироваться. Новые свидетельства, случайно найденные документы вынуждают нас добавлять новые мазки к уже составившемуся представлению. Именно это случилось со мной, когда я прочел книгу о поэте Браунинге “Портрет Роберта Браунинга”, написанную Бетти Миллер и изданную в 1953 году в Лондоне (издательство Джона Меррея).
До тех пор история женитьбы Роберта Браунинга на Элизабет Барретт рисовалась мне рождественской сказкой, живым вариантом “Спящей красавицы”. Златокудрая девушка чахнет взаперти и медленно умирает в лондонском доме под властью дракона-отца. И вот появляется храбрый принц — поэт, который преодолевает множество препятствий, будит ее ото сна, похищает и женится на ней. Они уезжают в Италию, у них рождается дитя, они наслаждаются полным счастьем.
Красивый заоблачный сюжет. Пора опустить его на землю. Первая половина сказки правдива или, по крайней мере, близка к истине. Вторая — куда дальше от нее. Письма и воспоминания современников свидетельствуют, что эта великая любовь недолго была счастливой, потому что в основе ее лежало взаимное заблуждение. Но теряя свою сказочную фееричность, история становится более человечной и значительной.
Роберт Браунинг родился в 1812 году в Камберуэлле, предместье Лондона. Его отец, мелкий служащий Английского банка, мог бы стать одним из живописных персонажей Грэма Грина. Этот мягкохарактерный человек любил и собирал книги о пытках, магии и алхимии. Странности, иногда явно болезненного свойства, появились у него, видимо, после перенесенного еще в молодости сильного потрясения. При слове “кровь” он бледнел. От природы робкий и незлобивый, обожал рисовать кроваво-красной краской — сангиной — жуткие личины. При этом до самой смерти он оставался ребячливо беспечным. Не проявлял особого рвения ни в домашних делах, ни в служебных. Все обязанности он взвалил на жену — Сару Анну Видеман, дочь немца и шотландки.
Мать полновластно царила в доме. Двое детей — Сарьянна и Роберт — считали матриархат естественной формой семейного уклада. Роберт с малых лет обнаружил склонность к поэзии и враждебность к любым требованиям общественной дисциплины. Воспитанный пуританами, уверенными в том, что только они знают правду обо всех божественных и людских делах, он обрел привычку пылко и категорично утверждать свое мнение и опровергать чужое, хотя часто не имел к тому никаких оснований. Зато матушку почитал слепо и готов был ради нее поступиться собственными вкусами и пристрастиями. В ранней юности он открыл для себя Шелли и вдохновился его идеей мессианского атеизма. Так вот, одного слова Сары Видеман оказалось довольно, чтобы сын если и не перестал читать Шелли, то уже не восхищался им прилюдно. “Лучше любить, чем знать. Разум должен всего лишь прислуживать чувству”.
Сыновняя любовь заставляла его таить свои сокровенные мысли. “Все вокруг могут говорить то, что думают, я же ограничиваюсь тем, что вызываю на разговор других, а истину извлекаю преломленной сквозь призму их мнений”. Такая позиция ущемляет свободу духа, но дает особую силу художнику, учит воспарять над страстями; она устраивает человека, которому удобно жить под материнской опекой, продлевая детство. Роберт уже давно стал взрослым, но мать по-прежнему покупала ему одежду, собирала чемодан в дорогу, следила за каждым его шагом. Она позволила ему учиться так, как он хотел: получить домашнее образование, не заботясь о карьере. Он хочет стать поэтом и не сможет зарабатывать на жизнь? Ну и пусть! Родители, хоть они и не слишком богаты, позаботятся о нем. “Песня, а не служба” — выбор был сделан.
Он так любил свою мать, что даже в зрелом возрасте часто просто сидел рядом с ней, обняв за талию, и не шел спать, пока не получал, совсем как в детстве, материнского поцелуя. Ночью дверь между их спальнями оставалась приоткрытой. Их жизни были переплетены: когда заболевала мать, сын чувствовал недомогание и приходил в себя сразу, как только миссис Браунинг выздоравливала. Узы были более тесными, чем те, что позже соединят госпожу Пруст с ее сыном Марселем. К тому же в семействе Браунинг отец никогда не позволял себе перечить жене и с удовольствием играл при ней роль еще одного ребенка.
Можно было предположить, что “фиксация на матери” (именно так это называется) сделает Роберта Браунинга неспособным полюбить другую женщину, однако случилось иначе. Опубликовав свои первые, прекрасные и непонятные, поэмы — “Полину” и “Парацельса”, — он стал отдаляться от родителей, но не столько в бытовом, сколько в духовном плане. Ему было приятно сознавать, что Камберуэлл остается для него надежным убежищем, что там есть сад с цветущими розами и любящие отец и мать. Однако людей, способных его понять, он искал в другом месте.
В этот период жизнь Браунинга походила на жизнь его кумира Шелли. Некий прогрессивный журналист Бенджамин Флауэр приближает к себе Роберта, как в свое время Годвин приблизил к себе Шелли; последний влюбился в дочь учителя, Браунинг — в красивую и талантливую Элизу Флауэр, столь хрупкую и одновременно пылкую, что друзья прозвали ее Ариэль. Разница лишь в том, что мужественного Шелли влекло к девушкам совсем молоденьким, которых он мог бы “обратить в свою веру”, в то время как Браунинг в каждой женщине искал сходство с собственной матерью и не мог отделить любовь от почтительного преклонения. Поэтому он был счастлив, что Элиза оказалась на девять лет страше его. “Любовь всегда идет снизу, любящий видит в любимом существо возвышенное… О, сколько счастья в обожании и подчинении!”
У Элизы имелась сестра — Сара Флауэр. И обе были достойны любви. Но влюбиться в Браунинга надлежало скорее младшей. Его красивое лицо, длинные, ниспадавшие на плечи волосы — все это, на взгляд Сары, добавляло убедительности идеям Шелли о пользе вегетарианства и вреде “такого христианского предрассудка, как фанатичное целомудрие”. Однако чувствам не прикажешь: по мнению Браунинга, Саре недоставало привлекательности, какую дает более зрелый возраст, а также властности, отличавшей ее сестру. После некоторых колебаний Сара, вопреки идеям Шелли и Браунинга, все-таки выбрала путь вечного целомудрия. Погрузившись в религиозные переживания, она впоследствии начала сочинять псалмы, один из которых — “Ближе к Тебе, Господи!” — стал в Англии очень популярен.
В 1829 году Бенджамин Флауэр умер, и обе его дочери нашли приют в семье друга отца — пастора У. Дж. Фокса. Его дом посещали литераторы, и юный Браунинг встретил там многих известных писателей и издателей. Но напечатать его стихи было нелегко: они казались совершенно непонятными — результат сильнейшей концентрации мысли, — так что влиятельный критик Харриет Мартино, читая их, задавалась вопросом: что, она так глупа или просто сошла с ума? Но стихам трудно не быть темными, если поэт вступает в конфликт одновременно и со своим временем, и с самим собой. В Браунинге соединились элементы байроновского бунта и атеизма Шелли; он вышел из семьи, где почитались домашние добродетели, и жил в эпоху, когда созревало викторианство. Быть непонятым — в этом крылось особое достоинство.
