Вадим Эрлихман - Король тёмной стороны. Стивен Кинг в Америке и России

Со Стивеном Кингом судьба свела меня неожиданно.

Нет, я не устраивал паломничества в штат Мэн и не заявлялся по-свойски в особняк, охраняемый чугунными вампирами. В Мэне я не бывал, да и встретиться с Кингом не мог по той простой причине, что он не слишком жалует незваных гостей — особенно из России (почему, вы узнаете по ходу дела). Все было иначе — в смутное время начала девяностых мне, безработному историку, предложили поучаствовать в переводе романов ужаса. Благодаря видео популярность этого жанра стремительно лезла вверх и гарантировала прибыль любому издателю. Начать решили, естественно, с Кинга, благо его русских изданий было раз-два и обчелся. В ту пору я по юному снобизму не слишком жаловал масслит и из Кинга не читал ни строчки, но неожиданно СК меня «зацепил». Как и всю страну — следующие несколько лет он был в России самым продаваемым автором, сменив в этой роли незабвенного Дюма-отца.

Почему писатель, который никогда особенно не интересовался миром за пределами Америки, завоевал такую известность у русских, а также немецких, испанских, японских и прочих читателей? Почему у себя на родине он легко обошел именитых коллег по тиражам и доходам? Почему на заре нового тысячелетия, когда многие предсказанные им кошмары начали сбываться, его популярность вдруг упала? Все эти вопросы имеют отношение не только к личности Кинга, но и к судьбе современной словесности и шире — всего общества. СК, которого обычно числят по разряду фантастики, на самом деле пишет сугубо реалистично. И вполне может считаться зеркалом — пусть не русской революции, но американской эволюции конца ХХ столетия, которая неминуемо отражается на всем остальном человечестве. Кроме этого, так сказать, внешнего пласта биографии Кинга, существует и внутренний — судьба человека, который долгое время балансировал на грани безумия, убаюкивая своих внутренних демонов стуком пишущей машинки. До сих пор, несмотря на все нажитые миллионы, литература остается для него не только средством заработка, но и способом выживания, что, кстати, справедливо для любого настоящего писателя.

Кинг воздействует на читателей не только своими книгами, но и загадочным имиджем «мэнского отшельника» (совсем рядом, в Вермонте, тот же имидж много лет ковал для себя другой гуру — Солженицын). Он обожает не только пугать публику, но и интриговать ее, запутывая сетью мистификаций, как еще один наш соотечественник — Владимир Набоков. Немало людей, начитавшись его, тронулись умом или совершили всяческие преступления. При этом он искренне считает, что его книги идут на пользу человечеству: «мы же не запрещает спички оттого, что они могут вызвать пожар». Отношение мира к Кингу — не меньший парадокс, чем отношение Кинга к миру. Любимых писателей много, но мало таких, в ком видят если не пророка, то заклинателя, знающего тайны бытия. СК не только продается лучше своих коллег, но и получает больше всех писем — ему признаются в любви, исповедуются в грехах и просят совета, даже зная, что в лучшем случае письмо прочтет кто-нибудь из его секретарей. Фамилия оправдывается — он действительно Король американской литературы.

Странно, что республиканская по духу страна так тоскует по монархии, направо и налево раздавая звание «кинга». Даже в сталинской России всегда было несколько «лучших и талантливейших» писателей, летчиков, чекистов. В Америке такой всегда один. Здесь были Король сыска Эдгар Гувер, Король рока Элвис, и до сих пор здравствует Король компьютеров Билл Гейтс. Кинг вполне вписывается в их компанию, хотя с этим вряд ли согласятся критики, которые дружно объявляют каждый его роман, начиная со второго, «провалом» и «концом карьеры». При этом никто не объяснил феномен его 300-миллионного тиража и внимания, с которым читатели ловят каждое его слово. С ним не сравнится даже новомодная Дж. Роулинг — она создала культ героя, в то время как вокруг Кинга сложился очевидный культ автора.

Как ни странно, ничего внятного на эту тему до сих пор не написано — ни у нас, ни даже в Штатах. Все «кинговедение» сводится к толстенным сводам персонажей и мест действия (таких нет и у Хемингуэя с Фолкнером — завидуйте, классики!) или филологическим штудиям, изучающим, что и у кого СК стянул на своем тернистом писательском пути. За пределами всего этого остаются бесчисленные статьи и интервью в прессе, где рассыпаны главные алмазы для пытливого исследователя. Никто не сказал о Кинге лучше, чем он сам, нужно только уметь слушать. Конечно, имеющаяся литература — ни много ни мало 50 изданий только на английском — тоже полезна в смысле фактов. Особо хочется отметить труды Стивена Спиньези, Майкла Коллингса, Джорджа Бима, список которых можно найти в конце книги. Не соревнуясь с этими патриархами, я хочу надеяться, что все нижеизложенное окажется полезным не только для буйного племени кинголюбов (эти и так знают о своем любимце даже больше, чем он сам), но и для тех, кто интересуется судьбой литературы, ее близким прошлым и далеким будущим.

Это случилось 19 июня 1999 года на западе штата Мэн, в краю, который жители Новой Англии называют Vacation Land — «Отпускландией». Эра Клинтона подходила к концу. В столице не утихал скандал вокруг пятна на платье стажерки Моники Левински, американские «фантомы» грозили Сербии, а в Москве тайно готовилась операция «Преемник». Высокому черноволосому мужчине в джинсах и белой тенниске не было до всего этого никакого дела. Он шагал на север, совершая обычную послеобеденную прогулку — две мили по лесной тропинке и еще немного по пустынному двухполосному шоссе № 5, ведущему из маленького Фрайбурга в ничуть не больший Бетел.

Время приближалось к пяти, стояла обычная для этого сезона жара, и мужчина наверняка думал о ледяной пепси-коле, что ждала его дома. Конечно, его посещали мысли о новой книге, которая сочинялась легко и была уже почти на середине. И о семье — впервые за год его трое детей собрались под родительским кровом, наперебой рассказывая о своей новой взрослой жизни. Старший сын Джо привез отцу с матерью их первого внука, и трехмесячный Итан жизнерадостно ползал по гостиной, бормоча что-то на своем непонятном языке. Да, дети выросли, от этого было немного грустно, но в то же время радостно. Их жизнь, как и его, шла по накатанной колее, и казалась такой же предсказуемой, как расписание полетов.