Юрий Никулин
Записки солдата
После смерти мужа я долго не могла заставить себя заняться разборкой его небольшого архива. Юрий Владимирович не хранил переписку, не собирал свои интервью. Он оставлял только то, что интересовало его по работе в цирке и в кино, или то, что было ему особенно дорого. К числу последних относилось все, что было связано с войной.
Он не любил рассказывать о войне, и, чувствуя это, я его и не расспрашивала, но зато любил рассказывать о людях, с которыми он воевал. Вообще ко всем фронтовикам он относился с каким-то особенным вниманием, переписывался со многими, старался по возможности помочь.
Бережно хранил Юрий Владимирович и боевой журнал 1-й батареи 72-го отдельного зенитного дивизиона, где он служил до самого конца войны. Журнал заканчивался словами: "11 июня 1945 г. Получено указание о прекращении ведения боевого журнала. Ком. батареи капитан Шубников".
Перелистывая этот журнал (до этого я не брала его в руки), я обнаружила в нем небольшую пачку пожелтевших от времени, крошащихся по краям страниц, исписанных явно Юриным, но не привычным для меня почерком. Начала читать и не поверила своим глазам. Передо мной были записки молодого солдата, сделанные накануне прорыва блокады Ленинграда.
Встал вопрос: что с этими записками делать? Интересны ли они кому-нибудь? В конце концов я показала их нашей близкой приятельнице, ленинградке, Зое Борисовне Томашевской, и это все решило. Зоя Борисовна связала меня с редакцией журнала «Звезда», и, таким образом, записки перед вами. Интересны ли они — вам судить.
Т. И. Никулина
А дни обороны, долгой, ожесточенной обороны текли и текли.
Туманный день с воем снарядов и мин сменяла черная ночь опять с тем же аккомпанементом мин и снарядов и вспышками ракет, которые были видны хорошо из города; они прорезали ночную мглу, вспыхивали ярко, освещая на несколько секунд все вокруг слепящим светом, сразу гасли, и снова та же темнота, изредка нарушенная вспышками выстрелов артиллерийских батарей.
Люди глядели на ракеты и знали — там передний край, там линия, которую в течение двух с лишним лет не могли перешагнуть немцы, несмотря ни на какие усилия.
После тяжелых боев под Красным Бором и десятидневного сравнительного отдыха восточнее Колпина, где дивизион получил пополнение взамен выбывших людей, мы заняли боевой порядок в районе деревни Гарры. Всего шесть километров отделяли нашу батарею от переднего края противника, но после прикрытия переднего края и учитывая географическое положение всего Ленинградского фронта — это был почти глубокий тыл.
Наша батарея выполняла ответственную задачу по прикрытию артиллерийской группы Гаррского узла сопротивления, а также штабов и второго эшелона войск переднего края нашей обороны.
И потекли долгие, томительные дни обороны. Вряд ли кто-нибудь из нас, участников обороны Ленинграда, забудет эти памятные месяцы.
Гарры… Когда-то небольшая деревушка, каких тысячи под Ленинградом, с небольшими домиками, сараями, огородами, рощей, пением петухов и криком ребят на речке — теперь чистое поле, изрезанное траншеями, покрытое холмиками дотов, дзотов, блиндажей, усеянное вокруг минами.
В каждой ложбинке, в овраге, кроме артиллерийских батарей, приютились небольшие землянки, настолько примитивные, что казалось бы чудом жить в них. Но люди жили, ели, спали в этих землянках, даже ухитрялись заниматься учебой и веселиться в минуты отдыха. И не день, не неделю, а долгие месяцы.
Три ободранных дерева, чудом уцелевших от снарядов и бомб. Одна лишь речка по-прежнему весело журчала, искрилась на солнце, как и в прежнее мирное время.
Вперед уходит пыльное, искромсанное воронками шоссе, с маскировочными сетками. Оно уходит вдаль, туда, где высятся группы полуразрушенных зданий с черными дырами окон, окруженные деревьями, такими же черными от порохового дыма. А над всей этой громадой камней, железа и дерева высится купол Екатерининского собора — это Пушкин — там немец.
Слева — туманные очертания Павловска и более четкие силуэты мертвых заводов Колпина.
Справа — величественная картина Пулковских высот.
А обернешься назад — родной Ленинград.
И, глядя с болью на родной, израненный, полуголодный город, еще крепче сжимал в руках оружие каждый солдат и офицер. И, стиснув зубы, держал врага там, где он был остановлен.
Такими нас встретили Гарры 4 мая 1943 года.
Ввиду того что местность прекрасно просматривалась противником, все инженерные работы и занятия ВП происходили ночью.
Ночи были светлые — короткие, поэтому приходилось работать с предельной быстротой, и боевой порядок был занят точно в срок.
В течение последующих 10 дней батарея боевых действий не вела. Разведка отмечала самолето-пролеты отдельных целей, которые были вне зоны огня.
За это время мы усовершенствовали огневую позицию. Рылись траншеи полного профиля, ячейки, маскировалась огневая позиция и пути подхода к ней.
Кухня, дым которой мог бы демаскировать нас, была поставлена в овраге в 150 метрах от батареи в тыл. Тракторы и машины надежно поставлены в специально вырытые котлованы и тщательно замаскированы. Теперь оставалось ждать противника. И он не заставил себя особенно долго ждать.
Рано утром 14 мая, когда солнце только поднималось над горизонтом, два ФВ-190 на высоте 22 появились правее Пушкина. Разведчик Петухов еще ранее по шуму мотора объявил «тревогу», и как только на приборе были получены данные, грянули один за другим два залпа. Разрывы легли вправо от цели, но этого было достаточно, чтобы истребители круто свернули с курса и скрылись в сторону Павловска.
С этого дня почти каждый день приходилось вести огонь по одиночным целям противника.
После двух-трех залпов цели неизменно меняли курс и уходили из зоны огня.
С 15 мая началась упорная планомерная учеба по расписанию. С самого раннего утра бойцы и сержанты принимались за боевую учебу и тренировку.
Временами в воздухе появлялся какой-нибудь одиночный «фриц», объявлялась тревога. Батарея отстреливалась по самолету, огневики чистили пушки и занятия снова продолжались.
Так шли дни, не нарушаемые никакими чрезвычайными событиями или происшествиями.
День 12 августа особенно запомнился в сердцах людей нашей батареи.
В этот день командиром дивизиона торжественно были вручены нам медали "За оборону Ленинграда". Если бы день 12 августа 1943 года не был бы таким ярким и солнечным, каким он был тогда, а был бы туманным, дождливым, серым днем, все равно бы в наших сердцах он сохранился как один из самых светлых, ярких солнечных дней нашей жизни.
