Ирина Гуро
«Всем сердцем с вами». Клара Цеткин
Осенней ночью 1882 года имперская пограничная стража схватила одного из тех, за кем охотилась давно. Правда, стражникам не очень повезло: сообщники задержанного, отстреливаясь, скрылись в горах вместе со своей ношей.
Эти люди недаром считались самыми опасными нарушителями границы: они перебрасывали из Швейцарии в Германию нелегальную литературу.
Арест Жозефа Бели нанес партии чувствительный урон. Жозеф знал все сложности перехода границы, все тайные тропы пограничной полосы.
И вот он в тюрьме… Это приводило в отчаяние и ярость Юлиуса Моттелера, отвечавшего за переброску через границу Германии партийной газеты.
Пощипывая свои длинные светлые бакенбарды, Моттелер с сомнением глядел на молодую девушку, которой он даже не предложил сесть…
«Цюрихские товарищи полагают, что молодая девица — пусть даже, как они утверждают, сорвиголова, — может заменить отважного курьера Бели», — сердито думал Моттелер, без стеснения разглядывая Клару.
Нет, девушку не назовешь эфирным созданием. В ее коренастой фигуре, круглых и румяных щеках, лукавом взгляде есть что-то крестьянское. Товарищи говорили, что ей уже двадцать пять и что она очень образованна. Образование, конечно, украшает молодую социал-демократку, но для переправки литературы через границу нужно, конечно, кое-что еще…
Он вздохнул, снова вспомнив о Жозефе.
— Как ты оказалась в Цюрихе? — спрашивает Моттелер, перебирая в памяти все добрые слова, услышанные о Кларе: она-де и отважна, и сметлива, и дисциплинированна, и инициативна…
— Садись, — наконец предлагает он.
Девушка рассказывает свою историю. Ну ясно, рано или поздно там, на ее родине, в Лейпциге, ее бы схватили, раз она работала в партии… Вот она и уехала. Нанялась воспитательницей в семью аристократов в Италии…
— А это несладкий кусок хлеба?
— Нет, — отвечает Клара. — Я всегда мечтала стать учительницей. Но учить уму-разуму бездельников, которые пойдут по стопам своих отцов-эксплуататоров, благодарю покорно!.. Моя подруга Мария, которую вы знаете, написала мне, чтобы я приехала сюда… И я ей очень благодарна!
— Что ты делаешь сейчас?
— Даю уроки. Я ведь знаю четыре языка.
— Это, конечно, не сулит таких денег, как место воспитательницы у какого-нибудь Эстергази, а?
— Разумеется. Но я ценю независимость.
— И ты хочешь работать со мной?
— Да.
— Это опасно.
— Я работала при «Исключительном законе».
— Ты провалилась?
— Да. Меня предупредили, что грозит арест. Ну я и удрала…
— Гм… У тебя есть родные?
— Я порвала с ними.
— Почему?
— Политика…
У него еще один вопрос:
— У такой хорошенькой девушки есть, наверное, милый?
Клара не краснеет; она отнюдь не жеманна:
— У меня есть любимый, он русский эмигрант. Сейчас он в Париже.
— Гм… — Юлиус размышляет: — Товарищи сказали мне, что ты разбрасывала наши листовки на фабриках… Но, видишь ли, у нас дело сложнее; нашу литературу надо перебрасывать через государственную границу…
Клара встряхивает своими короткими волосами:
— Я уже делала это. Однажды меня остановил стражник в пограничной деревне: я несла в мешке с травой нелегальные газеты…
— Ну и как же ты выкрутилась?
Клара улыбается… Нет, недаром в детстве она играла в школьных спектаклях.
— Господин вахмистр! Я не понимаю, о чем вы говорите! Я ищу свою телку… Откуда мне знать, что здесь какое-то оцепление? Эй, люди! Вы слышите? Где это видано, чтобы не давали пригнать домой собственную скотину! Благодарю вас, господин вахмистр! Покорнейше благодарю!
Клара неузнаваема. Она сама простота: этот простонародный саксонский говорок, эти руки, упертые в бока! Да, с такой крикуньей лучше не связываться, даже жандармам!
Моттелер сдается:
— Пожалуй, ты пригодишься на новой базе.
Он думает:
«Власти уже знают, что нелегальную литературу провозят даже в детских колясочках, проносят в лотках бродячих торговцев… Необходимо придумать что-то новое. Для этой бойкой девушки надо подобрать хорошее прикрытие…»
Германия жила под пятою Железного кирасира[1], более свирепого защитника монархии, чем сам кайзер. В черный 1878 год в Германии вошел в силу «Исключительный закон против социалистов». Отныне самая суровая кара грозила тем, кто посмеет говорить и писать о социализме, о борьбе с капиталом, о революции. Разгромлены редакции газет, закрыты рабочие клубы. Социалистическая рабочая партия Германии поставлена вне закона. Что значат эти два слова: «Вне закона»? Они грозят жестокой расправой без суда и следствия всем членам этой партии, всем сочувствующим ей.
И вот через бдительные пограничные кордоны в Германию проникают слова, зовущие к борьбе…
На берегу Боденского озера расположился немецкий курортный городок.
Здесь было все, что положено такому городку у светлого огромного озера, омывающего берега трех государств: рыбачий поселок, небольшая ткацкая мануфактура, магазин колониальных товаров, сапожная мастерская и, конечно же, две-три харчевни. У подножия холма стояла кузница мастера Траубе. И мастер, и три его сына работали в партии. Секретный груз — нелегальная литература — доставлялся из Швейцарии первым делом сюда. Во дворе кузницы стояли повозки, а у коновязи лошади. Приезжие, незнакомые в городе люди были тут обычны, это облегчало задачу. Наибольшие трудности представляла сама переправа груза.
Литература поступала сначала на секретную базу в Швейцарии. Ею служила деревенская харчевня в пограничной полосе.
Собственно говоря, это был скорее постоялый двор, поскольку в харчевне принимали и на ночлег, и было куда поставить лошадь.
Ни у кого не вызывало удивления, что к хозяйке харчевни — она была немкой «с той стороны», а ее муж горняком из Эльзаса — приехала погостить племянница, молодая девушка из деревни «по ту сторону». Девушка говорила на диалекте приозерных жителей, носила живописный костюм местных крестьянок: бархатную безрукавку и пестрые сборчатые юбки. Они всегда развевались, так быстро девица бегала по небольшому помещению, неся поднос, уставленный металлическими блюдами с кроличьим жарким или свиными ножками и глиняными кружками с сидром или пивом: французская и немецкая кухня пользовалась успехом на равных!
Сюда часто заходили невысокие чины полевой жандармерии, пограничной стражи. Им нравилась веселая белокурая и светлоглазая племянница хозяйки. И не было ничего удивительного в том, что самостоятельная деревенская девушка, копившая себе приданое, ходила, как она объясняла, к родным в долину через границу, легко взвалив на спину узел с какими-нибудь своими пожитками.
