Луи Буссенар
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКОМУ ПАРОХОДУ
Пакетботы[1]
Должен ли я, хотя бы кратко, изложить свои взгляды на мир, чтобы стало ясно, почему я во многих отношениях предпочитаю приморским городам и селениям, именуемым «морскими курортами», обыкновенные порты, которые наши законодатели мод едва замечают с высоты своего аристократического презрения?
Да, это так. Я испытываю отвращение к этим модным курортам, куда приезжают, чтобы танцевать на вечеринках, демонстрировать туалеты, играть в карты и заключать пари; там морская вода чем-то напоминает туалетную воду; рыбаки от общения с бездельниками становятся вымогателями, обманщиками, как гиды и кучера, обслуживающие туристов.
И тем больше я люблю морские порты с их таинственным и пленительным налетом экзотики. Я люблю большие корабли, ежеминутно отплывающие в неизведанное или возвращающиеся из безграничных далей, тяжело при этом дыша, как бегуны у финиша. Я люблю и отважных обитателей портов, немного шумливых иногда, особенно после долгих и трудных странствий, но людей вполне достойных и даже сердечных, несмотря на свою суровую внешность. Ибо если там, в городах, где изобилуют казино, моряк стал прислужником курортника, беспрекословно выполняющим всевозможные поручения, то здесь матрос — это предупредительный проводник, который ненавязчиво предлагает вам свою помощь, не угодничает и благодарит вас одним словом и прямым взглядом своих глаз с выцветшими от морских брызг ресницами.
Вот почему, любя одно и презирая другое, я оказался прошлым летом в Гавре; я хотел вновь ощутить и, к счастью, на самом деле ощутил свои прежние чувства, чувства своенравного путешественника, который либо без видимых оснований носится по океанам, либо сидит дома.
Едва прибыв в Гавр, я почувствовал, что захвачен, пленен, покорен морем, что все мои мысли только о нем. Мол с маяком, этим всевидящим оком, устремленным на бескрайние просторы; внешняя гавань, портовые бассейны, доки; пароходы, парусники, рыболовецкие суда и скромные лодки, танцующие на волнах, поднимающихся из глубин моря и разбивающихся о Большую пристань; резкий запах дегтя, хриплый рев пароходной трубы, тонкие переплетенные линии четко вырисовывающихся на горизонте корабельных снастей — словом, это море матросов, а не людей в купальниках, демонстрирующих на пляжах свои торсы и икры.
Я прогуливаюсь по Большой набережной, останавливаюсь перед судами, прибывшими из Саутгемптона, Кана, Трувиля, Онфлера. Их пассажиры после сильной качки на море безуспешно пытаются справиться с тошнотой. Около шлюза «Королевский док» я радостно приветствую миноносец, запросто ставший рядом со шхуной из Кабура, груженной сеном. Заглядываю на набережную острова, где галдят что есть мочи десятки попугаев. Подхожу к бассейну крепости, по форме напоминающему сухой док, и уже вижу возвышающиеся надо всем и поглощающие все огромные, подобные раскрашенным киноварью колоннам, трубы и гигантские мачты трансатлантических пароходов.
Трансатлантические пароходы! Я сохранил добрые воспоминания об этих старых друзьях и именно к ним, почти невольно, прихожу в первую очередь.
В портовом бассейне Эр сейчас находятся два таких парохода, они причалили к набережной, где под огромным навесом высится груда тысяч и тысяч тюков. Первый из пароходов уже поднял флаг отплытия. Это «Нормандия». Завтра вечером во время прилива она отправится в Нью-Йорк. Второй пароход, «Гасконь», сейчас стоит под погрузкой.
Группа гуляющих подходит к трапу, перекинутому с «Нормандии» к набережной. Они недолго говорят с караульным матросом, затем поворачиваются и уходят, явно смущенные.
Заинтригованный, я в свою очередь подхожу к матросу и узнаю, что посторонним категорически запрещено подниматься на борт парохода. Интересуюсь причинами запрета. Оказывается, возникли трения между администрацией и туристами, которые слишком многое себе позволяют, располагаются на пароходе как у себя дома, всюду лезут, пытаются иногда распоряжаться обслуживающим персоналом, все критикуют, загромождают проходы, оставляют после себя ужасную грязь, короче говоря, ведут себя как в общественном месте, словно забывают, что разрешение на осмотр корабля — любезность со стороны администрации.
Не теряя надежды, я возвращаюсь в отель и пишу письмо добрейшему и высокочтимому генеральному представителю Трансатлантической компании в Гавре господину де Гаалону с просьбой смягчить суровые предписания своего распоряжения для сотрудника «Журнала путешествий».
Через два часа получаю следующий ответ: «Прошу разрешить завтра после полудня посещение трансатлантических пароходов “Гасконь” и “Нормандия” предъявителю сего письма господину Л. Буссенару. Господин Буссенар может присутствовать при отплытии пакетботов и, если пожелает, выйти в море на одном из них. Он вернется на сушу с лоцманом на буксире “Республика”».
Поистине трудно проявить большую предупредительность, и я рад, что могу еще раз выразить благодарность за столь любезное разрешение, которым я целиком обязан представляемому мною журналу.
И вот я вновь у трапа «Нормандии». Здесь меня ожидает самый сердечный прием.
Когда ты видишь вблизи этот великолепный корабль и можешь даже дотронуться до его бортов, он кажется еще более огромным и вместе с тем сохраняет изысканность форм и гармонию линий, несовместимых на первый взгляд с его размерами.
Темный изящный корпус парохода поднимается над спокойной гладью воды, и кажется, что его тонкая стальная стенка уходит в бесконечность. Четыре мачты — тоже из стали — взметнулись над палубой; они так высоки, что можно лишь с трудом различить огни на их верхушках. С каждой стороны корабля, параллельно его оси, тянутся два длинных коридора, огибающих различные отсеки, окрашенные в красивый, радующий глаз светло-серый цвет. Здесь находится огромный машинный зал, где стоит гул от семи тысяч лошадиных сил, которые сегодня вечером запустят винт парохода, и откуда выходят, подобно гигантским раковинам, повернутым к носовой части, диффузоры с воздушными рукавами, предназначенные для внутренней вентиляции. Затем рулевая рубка со штурвалом, которым может управлять, нисколько не напрягаясь, один человек благодаря силе пара, передающей рулю все его движения. Каюта капитана с мостиком наверху, возвышающимся над всем огромным трансатлантическим пароходом. Этот мостик, где во время плавания постоянно находится вахтенный офицер, примерно на три, а может быть, и на четыре этажа выше уровня моря. Здесь трудно подобрать подходящие сравнения! Только представьте себе: четыре этажа над поверхностью моря, при этом не забывайте, что большая часть парохода погружена в воду. Попробуйте вообразить, как будет выглядеть «Нормандия», если ее вытащить на сушу!