– Курсант Клименок!
– Я!
– Головка от патефона! Вы сегодня уборщик в расположении!
– …
– Не слышу!!!
– Есть.
– Вот так!
И начинается ворч! И «сержанты бездельники», и «давайте быстрее ложитесь, я уберу и самому спать хочется»… Все в таком духе. К то же с таким ворчуном будет дружить?
– Слон, давай ложись!!! Шаро́хается и шаро́хается, мля!!!
Слева ворчун Клим, справа я.
Через год хватало лишь жеста руки, чтоб абсолютно точно понять друг друга
Задолбал, ворчун! Да, я забыл вам сказать, Слон – это я.
* * *
КМБ finish!!!
– Рота!!! Получать парадное обмундирование!!!
Толпимся у входа в каптерку. Дали пиджаки зеленые, брюки. Финтифлюшки разные… Пришиваем. Превращаем шмотки в мундир. Погоны, петлички, шеврон. Что еще… Одеваю, смотрюсь в зеркало. Худой, блин, как велосипед. Хорошо, хоть волосы чуть-чуть отросли. А то у меня тут случились сомнения. Дело в том, что сразу после «мандатки» решил я стать совсем уж военным. Есть у меня товарищ, в школе учились вместе, теперь в КВАПУ, фамилия у него цирюльная, Чуприков. Решили мы подстричься налысо. И что мы делаем? Набираем воды в стеклянную банку, берем помазок, мыло, пачку лезвий «Нева», станок пластмассовый белый и дуем на кочегарку. Даже чуть ближе, на свалку. Раскладываем наше хозяйство на ржавом корпусе старого холодильника и «раз-два-три-четыре-пять, начинаем кол-до-вать». Скоблим друг другу черепа до яркого блеска. Отлично. В казарме я сразу к зеркалу. Боже… Само совершенство… Ничего лишнего… В копчике засвербело уже через пару дней. Ведешь ладонью по темечку, не то что щетинки, вообще ничего нет. Волосы не растут. Еще сутки – опять ноль. Паника! А вдруг они вообще не появятся? Я к старшине, так, мол, и так, искали путь к идеалу, но… Далеко зашли, как реставрировать? Старшина посоветовал натереть голову свежим луком. После отбоя. Натер. У сержанта Колпащикова во тьме случилась конвульсия:
– Сладков! Чем ты башку намазал? У меня глаза слезятся! Я их открыть не могу!
А зачем их открывать ночью-то? Спать надо. Но сержант не унимался:
– Я тебе говном башку следующий раз наполирую! Будешь в сортире спать! И жить там будешь!
Очень смешно. Взять всех сержантов, обскоблить на ноль и лаком покрыть. Палубным, корабельным. А Колпаку еще покрасить лысину в красный цвет перед этим. И отверстие на затылке нарисовать, от мочеиспускательного канала. Вот весело будет. Сержант Член.
А завтра присяга. Учим текст, чтоб, как говорит старшина, «не блеять». Мама приехала. Поселилась в «Тоболе». Наш курганский пятизвездочный отель. Шучу. У него нет звездочек. Зато есть клопы. И лифт, в котором двери надо самому закрывать. Стены закопченные, как в замках у крестоносцев. Только зал осталось устроить, для рыцарских собраний, где можно глодать мослы и бросать их под каменные столы боевым псам.
Утро. Воскресенье. Нас, зеленых, выводят на плац. Принимаю из рук офицера красную папку с текстом присяги. Читаю наизусть, не заглядывая. Уводят в казарму. Сапоги скидываю, надеваю «брюки об землю», ну, обычные брюки, параллельные, и вместе с остальной толпой ухожу в увольнение. С ночево́й. Поели с мамой, улеглись спать. Позже я поймал себя на мысли: а я ведь толком про присягу ничего не могу рассказать. Вот как-то вывалился этот день у меня из памяти. Помню, что неохота было утром возвращаться в казарму. Тоска… Надо же, для военного это же главный момент в жизни! Второй день рождения, можно сказать. Был человек мамин и папин, а стал чужой, в смысле, государственный. Что это дает? Массу привилегий. Посудите сами, вот начнется война, все гражданские люди сядут в вагоны и вперед! То есть назад, в эвакуацию.
Вот и присяга. Не много же я бывал на этой площади.
А здесь стою, вон, в первом ряду, третий справа. Сразу после будущего сержанта Ершова. Мы тогда еще не знали, кто на что способен
А ты, мил-человек, пожалуй на передовую. Не хочешь? Подожди, давал присягу? Давал. Теперь не обижайся! Пшшшел в окопы!
– Комиссар!!!
– А?!
– У меня патроны кончились!
– Ну ты же коммунист!!!
– Та-та-та (и пулемет застрочил снова)!
Я, наверное, плохой человек. Никчемный. Не гражданин. Ну не возникло у меня особого чувства. Чего только не помню, а вот день присяги выветрился!
* * *
Посещение лекций и семинаров – это все, чем мы сейчас занимаемся. Утром развод, завтрак и по аудиториям. Этот батальон туда, другой оттуда, взвод здесь, учебная группа там. Две тысячи курсантов строями снуют по училищу вдоль и поперек. Время! Начало первой пары. Тишина. Любой праздношатающийся приравнивается к изменнику Родины.
А наши солдатики бывшие, ну те, что поступили из армии, как-то сникли. Сначала, едва мы переехали из палаток в казармы, они распушили перья, стали грубить нам, что пришли с гражданки.
– Алле, земма!
– Вешайся!
– Сюда иди, чмище!!!
– Ты че, череп, не понял?
Это сначала… Теперь они мармеладные! Не в падлу и поканючить, полебезить перед вчерашними школьниками:
– Петро!!! Поможи! Шо мэнэ тута писать? Я ж ниче́го не помню! Три года со школы прошло!
Сейчас лекция. Аудитория размером на роту. На сто человек. Я никак не могу уснуть. Это особый навык нужен – сидя спать. Клим, курсант Клименок, тоже сначала что-то пишет, потом дремлет. Я толкаю его локтем.
– Игорь. Не могу уснуть.
– Как же ты служить-то потом будешь?
– Ну да… Тяжела замполитская доля…
– Во, смотри, как надо.
Игорь Владимирович упирает деревянную линейку одним концом в стол, другим себе в подбородок. Как ствол автомата упирает в себя суицидник. Засопел. Треск! Линейка ломается, Клим бьется лбом о лакированную столешницу. Окружающие гогочут. Полковник, бубнящий лекцию, слегка повышает голос:
– Товарищи курсанты! Заняться нечем?!
А чем же, твою нудятину слушать? Лекция – как заклинание. Даже после чифиря в сон свалишься. Не спать – вот самое настоящее испытание. Сейчас вот нам читают историю СССР. Зачем она мне нужна, где я эти знания применять буду? На войне? Сидит солдат в окопе, а я ему: «Постой стрелять, послушай лучше про Третий съезд ВКП(б)»! Да меня на штыки поднимут. Или вон уснут во время боя, как Клим. Ересь, ересь несу. Не по-комсомольски все это. Как без истории партии в войне победить? Никак.
К нудным лекциям мы приспосабливаемся. Ленивые, например, сидят на передних рядах. Самые подвижные сзади. В чем секрет? Одни сразу после окончания пары бегут и занимают «спальные» места в следующей аудитории. Ленивые бредут еле-еле. С перекурами. И достаются им места «лобные».
Мы с Климом обычно уповаем на случай. Как сядем, так и сядем. И вот только к лекциям по истории русской, советской и зарубежной литературы я отношусь с должным вниманием. Мчусь на перемене, работая локтями, быстрее, чем молния. Чтоб занять места «на Камчатке». Если сесть впереди – отвалится голова. Этот предмет нам читает милая женщина. Действительно милая. Вот только прозвище у нее Алюминиевые трусы. Красивое лицо, прекрасная фигура, высокий рост. Приходит она на лекции в легком платье, которое на фоне широких окон просвечивается насквозь. Видна великолепная фигура, обтянутая нижним бельем. Может, и не просвечивается, может, это воображение казарменное додумывает, но прозвище вовсе не из-за этого. Голос у нее зычный. И пользуется преподавательница им изощренно. Она то вещает шепотом, то резко вводит в бой все децибелы. Мои перепонки то натягиваются, ловя каждый звук, то обвисают… Резкое повышение звука действует как удар в ухо. Милая дама, а эффект алюминиевый… Через пять минут таких голосовых вариаций у меня начинает болеть голова.
