Услышав такое в первый раз, я решил, что сосед шутит. Но он был серьезен, а через пару недель его версию подтвердил официальный пресс-секретарь «уважаемого» ведомства.
Так и пошло: показывают ли очередного привластного бандита, читаем ли мы про совершение чудовищного события типа наезда пьяного «следака» на женщину с ребенком, – сосед сообщает, что «следствие разберется», и выдает совершенно бредовую версию событий (типа «они сами бросились под колеса, а он уже давно был уволен»). А вскоре эту версию подтверждают официальные лица. Не ошибся он ни разу.
Но все кончается. Пришло время и ему выслушать приговор. Никто из нас не удивился, когда опера получили условные сроки, коммерсант – десять, а мой сосед – 14 лет.
Следствие разобралось…
Но говорить так соседу было бы негуманно. В камере воцарилась тишина…
Через пару дней сосед очнулся и сел писать кассационную жалобу, приговаривая:
– Ничего, следствие разберется…
Вскоре его перевели, но, как сообщила тюремная почта, кассация приговор не изменила.
Когда в следующий раз вы услышите по телевизору – «возбуждено уголовное дело» и «следствие установило…», прежде чем хотя бы на секунду поверить сказанному, задумайтесь: не коллега ли моего соседа-мошенника автор читаемого текста?
Мне, во всяком случае, в регулярных заявлениях пресс-секретаря Следственного комитета его голос слышится отчетливо.
Он весь был какой-то унылый. Высокий, под два метра роста, тощий, сутуловатый, с сильно переломанным носом, небольшими глазами и сразу обращающими на себя внимание здоровущими, распухшими кистями длинных рук, Олег постоянно стоял на втором этаже барака.
Собственно, так его все и называли – «второй».
– «Второй», где Абдулаев? Его ищут!
– «Второй», инспектор идет. Объяви!
– «Второй», позови завхоза…
И так – целый день. Помощник дневального, живая рация…
Впрочем, раньше все было несколько иначе. На этом месте стоял профессиональный стукач, не гнушавшийся подложить в тумбочку чем-то неугодного человека «запрет» (т. е. вещь, запрещенную к хранению в лагере, типа заточки), а затем – подсказать инспектору, что надо «внимательно поискать».
Он ощущал себя кем-то вроде «начальника этажа», покрикивая и пиная безответных зэков. Ума заметить тонкую грань не хватило. Жесткая, короткая драка, ШИЗО, перевод в другой отряд.
И вот… Олег. Тихий, исполнительный, но категорически отказывающийся кем-то помыкать или кому-то что-то доносить. В один из дней вместе убираем снег. Разговорились.
Ему – тридцать. Наркоман «со стажем». СПИД уже несколько лет, но пока иммунитет еще держится, хотя на ногах постоянно выступают мокнущие язвы. До тюрьмы работал рубщиком мяса. Работа нравилась, зарабатывал прилично. Мог позволить себе покупать наркотики.
Доза выросла. Пришлось перейти на худшее качество. Когда «взяли» – из-за количества сразу вменили «хранение». Сильно били. Продавца не сдал. Срок.
У гражданской жены – тоже СПИД. Она сирота. У него – одна мама. Зарабатывала неплохо. Хватало. Сейчас мама приболела. С деньгами стало плоховато. Живут вместе с его женой. Жена весит 45 кг при росте 170 см. Страшно боится, что не дождется.
На вопрос, почему не принимает лекарства, Олег усмехается беззубым ртом:
– Лекарства, если начинаешь, то надо принимать постоянно. Иначе только хуже будет. А бесплатные – полгода есть, полгода – нет. Купить мои себе позволить не могут, очень дорого. Вот выйду…
И совсем тихо:
– Если она доживет…
– Как же так, Олег, зачем ты себе жизнь спалил? Почему не бросил наркоту?
– Бросал, и не раз, а потом приходили приятели, и все начиналось снова… Сил уже нет. Выйду – надо уезжать. А куда? Как? Мама, жена…
Вздыхая, продолжает кидать снег, который идет беспрерывной пеленой. Долговязая, печальная фигура на фоне белой круговерти…
О тех, для кого что тюрьма, что воля – все одно.
Он отзывается на имя Рустам, хотя в его карточке написано иначе. Однако и это вранье, он в тюрьме по поддельным документам, чего не скрывает.
Говорит, когда сказал «следаку», что зовут его иначе и что уже отбывал срок в России, тот замахал руками: «Заткнись. Не вздумай сказать судье. Мне вернут твое дело и не пустят в отпуск…»
– А мне чего? – пожимает плечами Рустам. – Ему не надо, и мне не надо. Осудили как «первохода», поэтому сюда и попал. Знал бы – никогда бы не согласился.
– Что, на «строгом» лучше?
– А то, – жмурится от приятных воспоминаний он. – Сидел в Краснодаре, все было, выходить не хотел. Начальник так и сказал: «Зачем тебе УДО, чего тебе не хватает? Сиди!» Я и сидел…
Рустам по национальности таджик, по профессии – вор. «Профессию» свою любит, и чувствуется, ни на что не променяет. Ему уже под сорок, но попался только во второй раз. Дали четыре года. Он считает произошедшее приемлемым «профессиональным риском».
– Вообще-то «прихватывают» частенько, – признается он. – Мы ведь обычно рынки грабим, склады, берем помногу. Пэпээсники знают, где нас ждать. Но обычно договариваемся. А здесь – сам дурак, денег с собой не взял. Вот откупиться и не получилось. Новички. Были бы кто знакомые – я бы им потом завез… Не повезло…
Рустам вообще любит рассказывать истории. Мы в цеху работаем рядом. Скучно. Слушаю с интересом.
– Вот было раз. Дали нам «наводку» на склад, сказали, там в сейфе деньги. Мы наняли «Газель», водиле пообещали расплатиться после дела. Открыли склад, видим – восемь сейфов. Загрузили все. Заодно покидали ящики с маслом, медом, повидлом – то, что было на складе. Ну ведь не гнать же полупустую машину.
Рустам ищет в моих глазах понимание. Невольно усмехаюсь. Рассказчик удовлетворен.
– Доехали до места, выгрузили сейфы, водила ждет на улице. Мы сейфы вскрываем – денег нет. Вообще нет. Бумажки, печати – ерунда. Думаем, как сказать водиле, ведь не поверит. Делать нечего, выхожу к нему. Говорю, так, мол, и так, сейфы пустые, ты уж не сердись, забирай продукты. Водила кивает, смотрит на меня с жалостью, говорит: «Вы ведь всю ночь мучились, возьми», – и протягивает несколько купюр из своего кошелька. Беру. Иду к своим. Эта пара тысяч оказалась очень кстати.
Посмеиваемся вместе.
– Чем будешь заниматься после?
Рустам не скрывает:
– Съезжу домой, поменяю паспорт, а затем либо опять в Москву, либо через Турцию – во Францию. Там много знакомых. Помогут.
– По прежней «специальности»?
– А что я еще умею?
Спустя месяц мы прощаемся. Рустама выпускают по УДО, он обещает писать. И вскоре получаю коротенькое письмо с фотографией: довольный жизнью, слегка уже округлившийся Рустам на фоне чистеньких домиков.
