После того как семья Дарреллов переехала в Дикси-Лодж, Лоуренс, который, как Лесли и Маргарет, жил отдельно, подружился с Аланом Томасом, помощником менеджера крупного борнмутского книжного магазина. Алан был ровесником Лоуренса и разделял литературные и интеллектуальные интересы своего нового друга. Очень высокий, худой, бородатый, похожий на паука, Алан жил в Боскомбе, поблизости от Борнмута. Скоро он познакомился со всей семьей Дарреллов и стал братом и другом всех членов семьи. Незадолго до того как Джеральд покинул так не нравящуюся ему школу Вичвуд, директор этой школы пришел в магазин, где работал Алан.
«В вашей школе учится брат моего друга», — сказал Алан.
«Да? — удивился директор школы. — И кто же это?»
«Даррелл, Джеральд Даррелл», — ответил Алан.
«Самый невежественный ребенок во всей школе!» — отрезал директор и в возмущении покинул магазин.
Джеральд продолжал бороться с трудностями. Но в один прекрасный день его несправедливо обвинили в каком-то проступке, за что он был наказан директором школы. Мама забрала запуганного мальчика из школы, и на этом формальное образование Джеральда завершилось. Ему было всего девять лет.
Чтобы помочь Джеральду побыстрее справиться с травмой, мама решила купить ему подарок. Они на трамвае отправились в центр Борнмута, где располагался зоомагазин. Джеральду предстояло самому выбрать себе собаку. Он вспоминал:
«В витрине я увидел множество кудрявых черных щенков. Я долго стоял, выбирая, какого из них купить. Наконец я остановил свой выбор на самом маленьком, которого совсем затерроризировали его более крупные собратья. Мы купили его за символическую сумму в десять шиллингов. Я принес его домой и назвал Роджером. Роджер был одним из самых разумных, смелых и добрых собак, какие только у меня были. Он быстро вырос и стал напоминать небольшого эрдельтерьера с пушистой шерстью, которая бы больше пристала пуделю. Роджер был очень умным. Он быстро выучил несколько трюков и великолепно умирал за короля и отчизну».
Роджеру было суждено прославиться и, в некотором роде, обрести бессмертие.
Избавившись от невыносимого груза формального образования, Джеральд вернулся к своему привычному, веселому времяпрепровождению. Он исследовал сад, лазил по деревьям, играл с собакой, набивал карманы улитками и слизняками и мучил всех своими проделками. Дороти Браун вспоминает, что именно Джеральд засунул вонючие бомбы в ящик для угля, когда Дарреллы пришли к Браунам на Рождество. Мама правила своим домом мягкой рукой. «В их доме могли накормить каждого, — вспоминает Дороти. — Она радостно принимала любого друга своих детей. «Сколько человек придет сегодня вечером?» — спрашивала она и находила место за столом для каждого, и для молодых, и для старых. Мама была очень маленькой, но обладала огромным сердцем. Она была очень дружелюбной, могла поговорить с каждым, а готовила она совершенно замечательно!»
Восхитительные ароматы, распространявшиеся с маминой кухни, бесконечное разнообразие вкуснейших блюд, которые она подавала к обеду, энтузиазм, веселье и способности замечательной рассказчицы доставляли удовольствие всем собиравшимся за ее столом. Эти качества оказали огромное влияние на младшего сына Луизы. Став взрослым, Джеральд превратился в настоящего гурмана и великолепного повара. Свои кулинарные навыки Луиза унаследовала от матери. Многому она научилась у своих индийских кухарок, поскольку, несмотря на неодобрение мужа, проводила на кухне очень много времени. Вернувшись в Англию, она привезла с собой все поваренные книги и заметки, сделанные в годы жизни в Индии. Некоторые из любимых рецептов Луизы — английские, англо-индийские и индийские — были записаны в красивом викторианском блокноте ее матерью: «чаппати», «тофу», «Пирог», «молочный пунш», «немецкие булочки», «еврейский маринад» (сливы, перец чили, финики, манго и зеленый имбирь). Многие записи сделаны ее собственной рукой и отражают уже ее вкусы — «цветная капуста по-афгански», «индийские отбивные», «цыпленок, жаренный по-американски», «голландский яблочный пудинг», «индийский сливовый пирог», «русские сладости», «пирог на каждый день», «спиральные носочки» (загадочное название!) и «детская вязаная шапочка» (еще одна неожиданность!). Но индийские блюда всегда были ее любимыми. Не утратила мама интереса и к алкоголю: вино из одуванчиков, вино из изюма, имбирное вино (для которого требовалось шесть бутылок рома) и вино из маргариток (четыре кварты цветков маргаритки, дрожжи, лимоны, манго и сахар).
Неудивительно, что Алан Томас вскоре стал проводить все вечера и выходные дни с семьей Дарреллов. Он быстро понял, что это незаурядное семейство:
«Я никогда не видел такой безоговорочной щедрости и гостеприимства. Никто из друзей этой семьи не сможет отрицать, что их общество украшало жизнь всех вокруг. Все шесть членов семьи Дарреллов были замечательны сами по себе, а во взаимодействии друг с другом они были еще лучше, чем в отдельности. Раскаты раблезианского хохота, чисто английское остроумие, песни Ларри под аккомпанемент гитары или пианино, яростные споры и оживленные беседы затягивались далеко за полночь. Я чувствовал, что моя жизнь обрела новое измерение».
Лоуренс вспоминает, что именно тогда Маргарет взбунтовалась и отказалась возвращаться в школу, а Лесли «вполголоса напевал, любовно перебирая свою коллекцию ружей». Из Джеральда уже в те дни вырастал выдающийся натуралист. Все ванные в доме были забиты его тритонами и головастиками, а также им подобными созданиями.
«Хотя было трудно сказать, что миссис Даррелл управляла жизнью семьи, — вспоминает Алан, — однако только благодаря ее мягкосердечию, ее забавному, безграничному терпению эта семья оставалась семьей. Она умела смягчать даже самые яростные вспышки ирландского темперамента, я помню, как Джерри возмущался тем, что Ларри, собравшись помыться, вытащил затычку из ванны, где было полным-полно всякой живности. Захлебываясь от невыразимой ярости, подыскивая самое оскорбительное слово в своем словаре, Джерри выкрикнул: «Ты, ты… ты… Ты — ПИСАТЕЛЬ!»
Но Джеральд во многом опирался на бескорыстную и искреннюю поддержку старшего брата: «Когда мне было шесть или семь лет, а Ларри был еще неизвестным писателем, борющимся за признание, он постоянно советовал мне начать писать. Опираясь на его советы, я написал несколько стихотворений, и Ларри с глубоким уважением отнесся к моим виршам, словно они вышли из-под пера Т.С. Элиота. Он всегда бросал свои занятия, чтобы перепечатать мои стихи. Именно на его машинке я впервые увидел свое имя в напечатанном виде».
