Володя, шофер. Улыбается смущенно.
– Он вам скажет!
И пока они перебрасывались несколькими фразами, мы уже зашли за угол нашего 36 дома.
– Сашка, – хвасталась я позже, – какая я в тот вечер оказалась находчивой!
Но это была не моя заслуга… Как и в другом случае.
* * *
Сидим мы с Наташей, уже студенткой, на морской косе. Поодаль плещется на мелководье малышня. И больше никого.
А слева от поселка надвигается группа парней. Шумят, хохочут, уже, видно «приняли на грудь» Меня всегда веселит это выражение.
Никакой связи, но оно напоминает давнее, колонское, шутливое «на моряков (именно так, а не на моряках) тельняшки рвать, пупки корябать!»
Шумная ватага приближается. Спешно натягивать платья на мокрые купальники и идти к поселку этим парням навстречу?
Нет смысла… Вообще-то в Ералиево всегда спокойно, но все же…
Наталечка вопросительно мотнула головой в их сторону.
– Ничего, – уверенно говорю я, еще не придумав способа быстрой защиты от любезностей слишком веселой оравы парней. Они, видно, из Казах-аула. Они меня не знают…
Надвинулись вплотную и самый активный, мельком взглянув на Наташку, низко наклонился надо мной, дохнув зловещим перегаром:
– Скучаете тут без нас?
«Вежливый». Договариваться надо со старшей…
Ну, что, я это придумала, что ли? Невидимая защита подсказывает и нужный тон, наступательный и в меру возмущенный, и слова говорю, как по писаному:
– Ты что, так бы вольно обращался с Дюсеновой-апой, с Нургалиевой-апой и… сыпала я фамилии матерей наших учеников из Приморского.
Предводитель отшатнулся, извиняющее поднял руку – дал знак остальным – убираемся подальше.
– Слава тебе, Господи, сколько раз ты помогал нам и опять помог.
* * *
… Оглянулась Наталечка с трапа самолета… И все. Полетела в свой Ленинград, который облюбовала для учебы еще со времен экскурсии туда со своим классом.
А я, оставшись дома одна, кричала, вопила, так, что слышали меня, наверное, и в соседних домах.
А отчего я так разошлась, спросить бы себя?
Школа, школа – на первом плане… А деточки под боком и уже жизнь благополучная. И хоть росли дети подростками, как трава в степи, а у нас в пустыне, как верблюжья колючка в песках – нет времени уже на общение ни у них, ни у нас. Не то, что в детстве…
Слишком резкое отсечение Наталечки от дома. Переход от и до. Очень выявилась быстротекучесть нашей жизни. Потому и случился со мной такой взрыв эмоций.
– Кто дома? – звучал от порога каждодневный вопрос, прибежавшей из школы дочечки.
Каждое утро я иду к Каспию. Сейчас от него слабый ветерок доносит даже до наших двухэтажек запах морюшка. Запахи соленых морских брызг, мокрых мшистых плит на побережье, редкой просоленной полыни – это мы называем запахом моря. Идти к «ближайке» – берег недалеко от поселка всего 10–15 минут, можно босиком по тропинке шероховатой от соли, идти и радоваться жизни. Если бы не частый холодок в груди от мысли, что я должна добиться – суметь упросить Бога, Единственного в таком большом деле Заступника. Тогда я еще не знала, до какой степени грешна: сама не крещеная, детей не покрестила, молитвам их не научила, всего не перечислить.
Знаю всего две молитвы от мамы, а иду и простодушно буду умолять Господа помочь. Больше некого просить.
Все Наташины экзаменационные сессии проходили с моими молитвами. Володины – тоже… Всегда дети получали стипендии, значит, не было переэкзаменовок.
Вовка поступил в институт, ясно, что только с Божье помощью, потому что в нефтяном – сплошная математика, я к ней отношу и физики, и химии, и сопроматы и им подобное, что мне недоступно в жизни. Сочинение Володя только умел писать, как и все в нашей семье. Но 4 по математике в школе – это выучка Розы Булатовны. Ему и помогла на вступительных экзаменах эта четверочка.
Нет, всего не перечислить…
А личную жизнь детей я, грешная, оставила без внимания. И их молитвам не научила. Вот так…
Только о здоровье, об учебе, о работе просила помощи. Пример удивительный: в начале 90-х в Мурманске увольняли с работы тысячами, а Володя остался и работает до сих пор. Слава тебе, Господи!
Не могу до сих пор вспоминать, как я вымолила некрещеного сыночка любимого из Афгана. Это было так долго и трудно, и ночью и днем, и в пути, и на школьной перемене, и…
Я знаю, что никогда у меня не хватит сил рассказать об этом.
И не буду начинать. Зато, Слава тебе, Господи, великая, вернул нам сына с войны!
Почему-то мне часто вспоминается маленькая улыбчивая женщина из одинокой землянки на окраине Ачикулака. Соседские дети позвали меня с собой, куда и зачем, я так и не узнала. Незнакомый мальчик, нерешительно улыбаясь, шел впереди нас. Почему он не загорел, как все мы?
Пришли к землянке. Кругом степь. Это была настоящая землянка, крыша поднималась невысоко над землей. Война догнала эту женщину в Ачикулаке. Она, наверное, как все мы, пожила какое-то время у местных жителей, а когда война откатилась от этого степного края, то пора устраиваться самой. Может быть, женщина обжила бывший окоп и сумела соорудить крышу – это мои позднейшие размышления.
– Мама, мы пришли, все пришли! – радостно закричал светловолосый мальчик.
Смеющаяся, сияющая радостью красивая женщина, почти девочка, взбежала по земляным ступенькам, раскинула руки, чтобы обнять и сына, всех детей и повела за собой вниз. А я осталась… Почему? Не знаю до сих пор. Неизвестное всегда пугает? И я еще тогда не знала про дни рождения. Вскоре мама мальчика выскочила наверх ко мне, наверное, дети сказали обо мне, ласково взяла меня за руку, но я покачала головой. Тогда она еще раз вернулась и протянула какое-то угощение, а я спрятала руки за спиной.
Если взрослые делают большие глупости, то что говорить о детях! Сидела я в мягкой шелковистой ковыли и ждала детей, чтобы вернуться с ними домой. Этот случай так задел меня, что даже через несколько лет я думала об этой женщине с мальчиком. Где она взяла угощение для детей? Откладывала по сухарику? Какая же прекрасная и добрая эта мама! Ее сыночек не знает, что такое праздники, он рос в войну, а она показала ему, что так бывает. И так всегда будет!
А позже я устроила жизнь этой маленькой семьи очень даже хорошую. Как мысленно устраивала жизнь Жабиных, которые натыкались на меня в маленькой комнатке, но не прогоняли меня от яркой
