На наше счастье, ректором МГУ был известный ученый, академик Григорий Иванович Петровский. Я удостоился большой чести быть принятым им и выслушал от него короткую нотацию. Ее смысл заключался в следующем: «Пока я ректор МГУ, то за подобную чепуху студенты отчисляться не будут. Вам же я советую думать, прежде чем открывать рот», — заявил он и процитировал мне Шекспира: «Держи подальше мысль от языка, а необдуманную мысль от действий».
Крупная, одаренная личность, встреча с ним надолго освещала мою дорогу. Кстати сказать, при его ректорстве студентов МГУ не отправляли «на картошку» и не отвлекали на какие-то другие работы, как это было в других вузах. Когда Г.И. Петровский ушел из ректоров, эта практика распространилась и на МГУ.
Словом, после этого инцидента мы перестали заниматься подобными спектаклями на семинарах по общественным наукам и сосредоточились на подготовке к дипломным работам.
Я не могу привести факты или события «организованного инакомыслия» в МГУ, но то, что большинство студентов было настроено тогда фрондерски по отношению к официальной идеологии, могу утверждать однозначно.
Летом 1968 г. советское руководство приняло решение о вводе войск в Чехословакию. Ранее подобное происходило в Венгрии, впоследствии будет еще и в Афганистане. Мне сейчас трудно сказать, какими аргументами было мотивировано то решение. Тогда оно вызвало у меня, и не только у меня, отрицательные эмоции. Неспособность реформироваться, меняться самим, сила, как единственный аргумент политики, мне совершенно не нравились. Конечно, я и тогда понимал, что тут шла речь об определенных оборонительных действиях, но все они отступали на второй план перед необходимостью ускорения экономического развития, научно-технического прогресса. Ведь именно это является надежным фундаментом обороноспособности страны.
Студентов МГУ редко привлекали для участия в церемониях встречи лидеров зарубежных государств. Но где-то в сентябре 1968 г. в Москву на переговоры прибыл тогдашний руководитель Чехословакии Густав Гусак. Встреча, скорее всего, проходила в правительственной резиденции на Ленинских горах. Путь из аэропорта Внуково пролегал через территорию Московского университета. Студентам раздали транспаранты и построили сплоченными шеренгами вдоль проезжей части. Нам с приятелем достался двуручный транспарант с очень подходящей для этого момента надписью: «Да здравствует Советско-Чехословацкая Дружба». Мы же считали, что дружба не может быть навязана силой, поэтому свернули транспарант и засунули его в кусты.
Через какое-то время распорядитель поинтересовался: «Где же ваш транспарант?» На что получил ответ, что его сдуло ветром, как, впрочем, и дружбу. На фотографии, помещенной в этой книге, можно увидеть участников этой акции: три товарища, три будущих профессора МГУ. Наверное, совсем не дураки. Почему бы тогдашней власти, да и любой другой, не прислушиваться хоть изредка к тому, что думают о происходящем такие люди? Они же не глупее «властей предержащих».
Кстати, по этому поводу мне вспоминается один эпизод уже из другого времени. Как-то я высказал Президенту Л.Д. Кучме, с которым мы проработали почти десять лет, свое соображение по какому-то вопросу. В ответ он как-то легковесно ответил мне, что все это, мол, ерунда. Меня это зацепило. Я спокойно спросил у него: «Леонид Данилович, какие у вас есть основания думать, что я глупее вас? Да, вы больше меня информированы, и это я признаю. Я признаю также, что я не умнее вас, но все же…». Он рассмеялся, инцидент был исчерпан.
Я всегда старался подбирать себе помощников в чем-то умнее меня, более профессионально подготовленных в своей области. Не стеснялся спрашивать, если чего-то не знал. Всегда открыто говорил об этом. Представьте впечатление, которое оставляет о себе руководитель, когда он неграмотно или непрофессионально судит о чем-либо. Он резко теряет свой авторитет, а дело, безусловно, страдает.
Но я отвлекся. Итак, моя студенческая жизнь продолжалась. Занятия, подготовка к семинарам и экзаменам в читальном зале, проведение экспериментов в лаборатории на кафедре — все это занимало большую часть моего времени. Наверное, уже тогда сформировался мой характер трудоголика, для которого работа — основной интерес в жизни. Мне нравилось учиться, каждый день узнавать что-то новое. В университете по геофизическим дисциплинам были прекрасные преподаватели: А.А. Огильви, В.К. Хмелевский, А.В. Калинин. С интереснейшим человеком Виктором Казимировичем Хмелевским нас связывает уже пятидесятилетняя дружба. Это альтруист, беззаветно преданный науке, человек, каких очень и очень мало в жизни. Многие из моих однокурсников уже стали известными учеными, профессорами. Я горжусь тем, что вместе с ними изучал азы профессии.
Преподаватели ставили перед нами задачу: научиться самостоятельно думать, анализировать, ничего не принимать на веру, доходить самим до всех истин, доверять своей интуиции и развивать ее. В мои студенческие годы в университете уже стали появляться электронно-вычислительные машины. Хорошо помню, какой переворот в проведении исследований они совершили. Появилась возможность построения трехмерных геосейсмических, геоэлектрических моделей.
Жизнь в Москве, студенческие годы повлияли и на развитие у меня художественного вкуса. Мы с приятелями не пропускали ни одного спектакля театра на Таганке, Вахтанговского, «Современника», МХАТа, театра им. Моссовета и т. д. Когда ко мне приезжала жена Людмила, я, естественно, готовился к ее приезду и заранее приобретал билеты в театр. Об этом я говорю потому, что наши вольные студенческие походы в театры практически всегда были безбилетными. Использовались служебные входы, приоткрытые окна на первом этаже, пожарные лестницы, какие-то знакомые вахтеры и другие ухищрения. И дело тут было вовсе даже не в стоимости билетов. Их просто невозможно было достать. Поэтому мы пускались на всякие хитрости. Посещение театра становилось настоящей военной операцией.
Долгое время нам удавалось проходить в театр на Таганке, используя довольно простую схему. Из пяти-шести человек выбирался самый представительный. Мы собирали для него гардероб из того, что у нас имелось. Он должен был выглядеть как артист. Для этого он экипировался соответствующим образом: синяя широкополая шляпа, длинный белый плащ и яркий шарф, который обязательно должен быть небрежно обернут вокруг шеи и спускаться чуть ли не до нижней полы плаща. Еще у него обязательно должна быть длинная сигарета с мундштуком. Мы все шли плотным «гуськом» за этим типом. Поравнявшись с вахтером, он должен был небрежно процедить сквозь зубы: «Эти со мной».
