Второй сын Людвига, Иоганн, также стал придворным музыкантом, по традиции очень плохо оплачиваемым; он женился на молодой вдове из Эренбрейтштейна, Марии-Магдалине Кеверих, дочери придворного повара. Своей серьезностью, заботами о семье (несмотря на слабое здоровье) и хозяйстве она заслуживает большого уважения. Иоганн груб, своенравен: он пьет. Из семи детей четверо умерли в младенческом возрасте. Настоящее потомство алкоголиков. Своему деду, старому фламандскому музыканту, своей матери Марии-Магдалине, служанке, ребенок, которого крестили 17 декабря, обязан такими душевными свойствами, как доброта, стремление к ласке, любовь к родным. Впоследствии, в шестой разговорной тетради, Бетховен довольно смутно вспоминает о своей крестной, доброй соседке матушке Баумс. Когда друзья уговаривают его переделать «Фиделио», княгине Лихновской удается сломить яростное сопротивление композитора лишь напоминанием о его матери.
* * *
С нетерпением ждут от нас первых сведений о детстве самого Людвига. Вот за клавесином — четырехлетний ребенок, весь в слезах: его заставляют бесконечно повторять упражнения. Пытаются сделать из него виртуоза, что еще не значит — музыканта. Хотя его и посылают в начальную школу, на Нейгассе, все же в детстве он был заброшен, никто им по-настоящему не руководил. Рохлиц впоследствии сравнивал Бетховена с человеком, проведшим долгие годы на необитаемом острове. Едва лишь ему минуло восемь лет (шесть лет, как указано в программе, с целью произвести наибольшее впечатление на публику), отец демонстрирует его в Кельне, в зале музыкальных собраний. Развился он почти так же рано, как и Моцарт, сочинивший несколько маленьких менуэтов и фрагменты сонат в шестилетнем (если верить его отцу) возрасте. Десятилетний Гендель писал мотеты. Известны замечательные рисунки девятилетнего Делакруа. Англия гордится самым поразительным из вундеркиндов: Уильям Крочу было два с половиной года, когда он пачал играть на органе, построенном его отцом.
Кто же был первым учителем Людвига? — Тобнас Пфейфер, странствующий музыкант и фантазер. За ним последовали другие: монах-органист Вилибальд Кох, фламандский клавирист ван ден Эден. Во всем этом, как кажется, не было ничего систематического; музыкальные занятия шли от случая к случаю, так же как и изучение наук в начальной школе, от которой у Бетховена в памяти удержались лишь самые элементарные сведения и немного латыни. Так продолжалось вплоть до того дня, когда в лице Христиана-Готлиба Нефе юный талант нашел разумного и надежного наставника; от него Бетховен впервые получил основательные знания.
Сам Нефе — человек образованный, сведущий теоретик. Он был учеником и последователем Марпурга, в свою очередь учившегося у Рамо; Марпург оставил несколько сонат и песен, но прославился литературно-музыкальными трудами. Число его сочинений довольно значительно; после смерти Бетховена в его библиотеке нашли классический «Трактат о фуге» Марпурга. Благодаря Нефе он ознакомился с «Хорошо темперированным клавиром» Себастьяна Баха. Слава Баха возродится спустя много десятилетий; это будет заслугой Мендельсона. Теперь же величайшему немецкому музыканту предпочли Карла-Филиппа-Эмануэля, «берлинского Баха», второго сына Иоганна-Себастьяна. Разумеется, в обширном наследии Филиппа-Эмануэля есть интересные новшества, использованные последующими поколениями. Восхищаются сонатами и концертами этого придворного музыканта, который имел сомнительную честь аккомпанировать на клавесине царственному флейтисту Фридриху. До сих пор Бетховен ограничивался эмпирическим изучением техники игры на клавесине, скрипке либо органе; став учеником просвещенного Нефе (который, подобно Филиппу-Эмануэлю, изучал право), он увидел, как расширился его кругозор. Новый директор придворной капеллы разбирался в поэзии, он положил на музыку стихи Клопштока. Он знает и комментирует пространные трактаты Марпурга, чье влияние так велико во всей Европе. Анонимная газетная заметка, написанная Нефе в 1783 году, дает ясное представление о том, чем был тогда тринадцатилетний музыкант: «Луи ван Бетховен… играет на фортепиано весьма совершенно… очень хорошо читает с листа… играет большей частью «Хорошо темперированный клавир» Себастьяна Баха… Господин Нефе преподал ему также основы контрапункта. Теперь он наставляет его в композиции и для поощрения велит награвировать в Мангейме девять его вариаций на тему марша. Этот юный гений заслуживает поддержки, чтобы иметь возможность путешествовать. Он, конечно, станет вторым Вольфгангом-Амадеусом Моцартом, если будет идти вперед так же, как он начал». Вот первое пророчество о Бетховене. В эту пору появляются первые его сочинения: вместе с девятью вариациями — три сонаты. Вполне справедливо, что в программу одного из юбилейных вечеров в Вене была включена томная Серенада Нефе, в стиле баркаролы из «Сказок Гофмана», а также Соната Филиппа-Эмануэля. В небольшом зале боннского музея мы с признательностью останавливаемся перед очень выразительным портретом молодого директора капеллы курфюрста: есть сходство с Жан-Жаком, одухотворенность, пыл.
Силуэт шестнадцатилетнего Бетховена. Литография Беккера по рисунку Немеза. 1786 г.
Бетховен спасен. Бедного юношу хвалят за скромное поведение; в праздничные дни он появляется в придворном наряде: фрак цвета морской воды, жилет в цветочках, короткие панталоны с пряжками, шпага на боку (вспоминается шарденовский портрет юного Годфруа — ребенок со скрипкой). В театре он помогает своему учителю Нефе, репетирует за клавесипом с актерами и изучает репертуар: «Орфей» и «Альцеста» Глюка, произведения Паизиелло, который впоследствии будет излюбленным композитором Первого консула и напишет траурный марш на смерть генерала Гоша; пользующаяся модным успехом «Маркиза ди Тулипано» и «Китайский идол» — комические оперы Гретри; опера «Феликс, или Найденыш», которой завершил свою карьеру Монсиньи, отчаявшись создать нечто лучшее; опера «Данаиды» Антонио Сальери, чье дарование развилось в Вене (он был капельмейстером придворного оркестра, когда Бетховен там с ним встретился). Соперник Моцарта и учитель Шуберта, Сальери пленил «Данаидами» парижскую публику, объявив, что написал ее якобы в сотрудничестве с Глюком. Шамфор подшучивает по поводу этого произведения — в нем девяносто восемь покойников: «Скажите же мне, в каком приходе случилась такая эпидемия? Это должно было принести кюре немалый доход». Театральные труппы приезжают из Франции или Германии, сменяя друг друга. Тем временем проницательный и строгий Нефе продолжает заниматься с любимым учеником; возможно, его педагогические приемы спорны, однако они дают простор индивидуальности. «Его метод, — говорит Ноттебом, — состоял в том, чтобы законы и явления музыки связывать с духовным миром человека и, в сущности, брать его за основу». Эта на первый взгляд несколько догматическая формулировка оказалась плодотворной для юного ума, склонного к размышлениям, жаждавшего проявлений самых высоких чувств; тогда же Бетховен открыл для себя Шекспира, поддался очарованию Шиллера и, овладевая сложным искусством музыки, проявлял серьезность и сосредоточенность, характерные для детей, испытавших нравственные невзгоды.
