После январских дней Трепов находился под исключительным влиянием П.И. Рачковского, который был его политическим советником по всем делам. Близость их была так велика, что позднее, когда Трепов к лету 1905 года выбрался из Зимнего дворца и поселился на Морской, Рачковский жил с ним на одной квартире. Кто их свел, как они познакомились — для меня осталось неизвестным. Мне в моей работе пришлось считаться только с фактом их близости.
Рачковский еще в конце царствования Александра II, а именно в 1879 году, официально служил по политической полиции — в качестве секретного агента Третьего отделения собственной Его Величества канцелярии. С 1884 года в течение долгих лет он занимал пост руководителя русской политической полиции за границей. Имея хорошие связи с политическими деятелями, как и с биржевыми дельцами во Франции, Рачковский не забывал своих личных дел и сумел составить игрой на бирже недурное состояние. В то же время он играл роль и в общей политике — в частности, он немало поработал для подготовки франко-русского союза. Вмешиваясь в разные дворцовые интриги, Рачковский потерпел большую неудачу во время пребывания у власти Плеве и в 1902 году был даже уволен от должности. Но с приходом к власти Трепова Рачковский был вновь привлечен для руководства полицией. После убийства Великого князя Сергея Александровича Рачковский был назначен чиновником Министерства внутренних дел с возложением на него специальной задачи по руководству деятельностью политической полиции в районе Петербурга.
В сущности, Рачковский должен был исполнять функции политического советника при мне в охранном отделении. Так вначале и намечалась наша совместная работа. Но после взрыва в гостинице «Бристоль» и ареста всей террористической группы Швейцера Рачковский стал понемногу отдаляться от дел охранного отделения и все меньше ими интересовался. Отчасти это происходило и вследствие моего отношения к нему, так как я довольно скоро убедился, что у Рачковского нет ни розыскных способностей, ни политического чутья. Если верно, что он составил себе состояние в Париже игрой на бирже, то эти же приемы он пытался вносить и в деятельность политической полиции. Все сводилось у него к одному — к деньгам: нужно купить того-то или того-то, нужно дать тому-то или тому-то. Иногда пустить деньгами пыль в глаза через агента. Он, по-видимому, был убежден, что за деньги можно купить всех и каждого... Я сначала приглядывался к нему с недоумением. Впервые я увидел его в декабре 1901 на том совещании начальников жандармских управлений, о котором я рассказывал выше. Там его показывали участникам совещания как знаменитость. Все говорили о нем: «Светило». Он сам отмалчивался, говорил мало. Но теперь, присмотревшись к нему, я вижу, что в нем ничего нет. Дутая знаменитость. И я не жалел об отходе его отдел охранного отделения. Впрочем, у Рачковского были и свои мотивы для этого отхода: благодаря близости к Трепову и доступу к другим влиятельным политическим фигурам того времени, он уходил в большую политику. Но об этом речь будет впереди.
Почти каждый день, во всяком случае обязательно 4—5 раз в неделю, я являлся с докладом к Трепову. На этих моих докладах присутствовал Рачковский. На них же принимались решения о производстве больших арестов — и здесь в приемной у Трепова обычно сказывалось влияние Рачковского. У меня в охранном отделении, куда Рачковский не ходил, влияние его абсолютно не чувствовалось, — но здесь он был свой. Эти совещания отражали черты этих двух людей: Трепова и Рачковского. Их указания отличались неопределенностью, сбивчивостью и противоречивостью. В атмосфере, существовавшей у нас в 1905 году, эти указания приводили почти к параличу власти.
1905 год, как известно, характеризовался обилием организаций и объединений, возникавших и плодившихся буквально как грибы после дождя. Образовывались не только различные рабочие союзы — но все лица интеллигентных профессий спешили создать свои объединения. Мы имели союзы адвокатов, врачей, инженеров, профессоров, учителей и даже чиновников. И все эти отдельные союзы объединялись в одном центральном органе, в Союзе союзов, который начинал играть все большую политическую роль и возглавлять антиправительственное движение среди интеллигенции.
Однажды мне сообщили, что на квартире настоятеля Казанского собора протоиерея Орнатского состоится собрание для основания союза священников, который, предполагалось, войдет и в Союз союзов. Ввиду особого положения Казанского собора в Петербурге и принимая во внимание, что настоятель его являлся одним из наиболее влиятельных священников немонашеского звания в столице, я не знал, как надобно тут поступить, и решил снестись с Победоносцевым, обер-прокурором св. Синода. К.П. Победоносцев был в течение всего царствования Александра III наиболее влиятельным политическим деятелем определенно ультраконсервативного направления. Его влияние теперь было уже далеко не то, но предстоящее собрание священников прежде всего относилось к его ведомству, которое руководило делами православной церкви. И вот я ему позвонил по телефону. Лично я мало встречал Победоносцева. Будучи проездом в Харькове, он произвел на меня нехорошее впечатление своей сухостью и черствостью.
Победоносцев сам подошел к телефону и своим сухим, скрипучим голосом коротко заявил мне:
— Пошлите полицию и казаков. Пусть от моего имени нагайками разгонят этих попов...
Я возразил, указывая, что такого рода действие вызвало бы настоящую бурю в прессе. Нам и без того сейчас достается. И я рекомендовал послать синодского чиновника, который мирно распустит собрание. Победоносцев настаивал. Но ему пришлось все же послать своего чиновника на квартиру Орнатского. Приблизительно к этому же времени я имел случай еще раз говорить с Победоносцевым.
Он обратился к Трепову с просьбой, чтобы мерами полиции было закрыто Религиозно-философское общество, собрания которого, по его словам, разлагают церковь. Трепов поручил мне выяснить это дело и дать по нем заключение. Должен сознаться, что у меня тогда были разные другие тревоги и заботы, и Религиозно-философское общество с его собраниями меня мало интересовало. Я слышал, что там собираются профессора, писатели, священники, обсуждают разные религиозные вопросы и церковные дела. Насколько их деятельность опасна с точки зрения православной церкви, я судить не мог, а потому решил обратиться к митрополиту Антонию. Условились с секретарем митрополита по телефону о времени моего прихода. И вот в покоях Александро-Невской лавры я сообщил митрополиту Антонию, что обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев просит, чтобы закрыли Религиозно-философское общество.
