Ознакомительная версия.
Он радуется, что на встрече в Женеве в результате «его стиля» они с Рейганом «за 15 минут преодолели «непреодолимые преграды»» — и приняли совместное заявление, в котором объявили, что не хотят ядерной войны и не стремятся к военному превосходству. Но США никогда и не говорили, что они такой войны хотят — и что стремятся к такому превосходству — они говорили, что всего лишь «сдерживают СССР».
Да и Рейган, по словам самого Горбачева, с самого начала их встречи убеждал «в необходимости сокращения наступательных вооружений и перехода к оборонительным системам» — то есть, к созданию СОИ, переносу военного соперничества в космос.
Горбачев уступил все, что мог, за 15 минут и в результате добился одного: Рейган в совместном заявлении еще раз озвучил все то, что говорил и до уступок: что Америка вовсе не стремится к превосходству, а только просто обороняется.
Горбачев даже сегодня ставит себе в заслугу пункт риторический пункт совместного заявления: «ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей» и делает вывод, что тем самым была признана бессмысленность гонки вооружений. И не понимает, что эта формально верная формула лишь фиксировала позицию США: чтобы не было ядерной войны, нужно создавать СОИ и укреплять «оборону Америки».
И показав, что он всегда и во всем готов к «компромиссу», в следующей главе «Дух Женевы под угрозой» сетует, что после всех его уступок США взяли и перешли в наступление.
«В Вашингтоне начался вдруг новый виток антикоммунистической истерии, которую возглавил сам Рейган. У берегов Крыма появилась американская эскадра. В Неваде США произвели мощный ядерный взрыв. От нас вдруг потребовали сократить на 40 % число дипломатов в Нью-Йорке… В тоже время по сговору Рейгана и короля Саудовской Аравии цена за баррель нефти опускается до 10–12 долларов».
И так и не понимает — сделав уступки, он продемонстрировал готовность к уступкам. И естественным выводом США, естественным и с точки зрения национальной ментальности, и с точки зрения логики реальной политики, было решение наращивать давление.
Горби считал, что он уступил в мелочах — и не понял, что США сочли его уступки действительно мелочью. Но они свидетельствуют — он готов уступать. И нужно принудить его к уступкам уже большим.
В 1992 году, как он вспоминает, Рейган достойно оценит его уступчивость — пригласит к себе на ранчо и подарит ковбойскую шляпу. И бывший «кесарь полумира» — гордится этим до сих пор.
Русские дворовые гордились, когда цари дарили им шубы со своего плеча. Ричард Третий Йорк в минуту опасности обещал отдать за коня полцарства. Этот «нобелевский лауреат» гордится тем, что выгодно обменял свою половину мира на шляпу от бывшего американского президента. Потом гости Рейгана платили по 5 тысяч долларов за фотографию бывшего генсека в шляпе техасских пастухов. Он с гордостью пишет и об этом, не понимая, что платили за его фото в шутовском колпаке.
Говоря об определении позиции в 1986–1987 году, он важно заявляет: «Если бы Горбачев был такой кисель, как некоторые его изображают — перемен не было бы вообще». И гордо подтверждает: «Я и сейчас подтверждаю эту свою позицию!»
Это правильно. Перемен и не было: был как раз кисель. Потому что перемены, это когда одну организацию дела меняют на другую. А когда одну разрушают, а другую не создают, тогда и получатся то, что было: в изящной интеллектуальной терминологии творца «нового мышления» — «кисель».
Более чем благородно звучит фраза: «Очень важно было провести все без крови… до той точки, откуда обратного пути нет. Ведь до этого исторические повороты в пути омывались кровью. Обойтись без этого было законом для меня и моих единомышленников». Благородно. Только кощунственно на фоне всего того, что происходило в результате.
Не говоря о двусмысленности фразы: «Без крови до того как…» — то есть, потом пусть льется полным потоком. Когда повернуть назад и остановить ее будет уже невозможно.
Можно спорить, лил сам Горбачев кровь или не лил, только создавал условия для того, чтобы лили другие. И не препятствовал ей литься — когда она перехлестывала через край.
«Без крови»: Карабах и Южная Осетия. «Без крови»: Абхазия и Приднестровье. «Без крови»: Сумгаит и расстрел парламента в 1993 году. «Без крови»: две войны в Чечне. «Без крови»: гражданская война в Таджикистане в первой половине 90-х. «Без крови»: разгул преступности по всей стране и близкий к ней по охвату размах терактов.
«Без крови» война 2008 года. «Без крови» — Майдан. «Без крови» — Донбасс.
А еще — Ирак. Ливия, Серия, Югославия. Вся эта кровь — на его руках.
Ненужно только говорить что это уже не он: он. Потому что это последствия им сделанного. Прямо из сделанного вытекавшие. Он же всегда мечтал, чтобы делал не он: чтобы он только «создавал условия». Он и создал.
Непосредственно в конфликтах рубежа 80–90-х, связанный с разделом СССР, по экспертным данным от насильственных смертей погибло около миллиона человек. Это, кстати, заметно больше, чем было расстреляно при Сталине за почти тридцать лет его правления.
Но он прав — «без крови» было больше: умерших от голода, замерзших бездомных, лишившихся своих квартир, скончавшихся стариков, не получавших медицинской помощи или просто не выдержавших шока утраты ценностей, тех, смысл жизни которых этот «сторонник ненасилия» в один момент превратил в ничто.
Только Россия, по данным демографии, заплатила за его «ненасилие» жизнями примерно пятнадцати миллионов человек.
А потом — тоже «без крови» — Хорватия, Босния, Словения, Сербия, Косово, Ирак, Ливия, сегодня Сирия… Все это стало возможным только потому, что он сделал то, что сделал. Привел мир к «крупнейшей геополитической катастрофе».
Он немало места уделяет тому, как разрушают союзное государство — но во всем обвиняет всех, но только не себя. Сводя все к тому, что он хотел его разрушить «конституционным путем», создав Союз Суверенных Государств — а злоумышленники разрушили в результате «тайной операции» — образовав СНГ. Это — все же отдельная тема. Строго говоря, одно от другого отличалось тем, что в первом случае он сам сохранял бы пост номинального Президента Союза и сохранял возможность бывать на официальных международных встречах и наносить визиты главам великих государств, во втором — лично у него такой возможности уже не было бы. И ему, конечно, обидно. В итоге его на десять лет, по его словам, Ельцин подверг «общественной изоляции», в которой он и находился до того, как к власти в стране пришел Путин, который его освободил. Что не мешало ему в 2011–2012 годах призывать к свержению как раз собственного освободителя.
Ознакомительная версия.
