Андрей обрадовался голосам, храпу: продолжалась жизнь, нескладная, суровая, и все-таки жизнь.
Пошли прибрежные кусты: Андрей повернул и прямо - к косогору. Впереди, как дремотное изваяние ночи, проступали грузные и черные, еще чернее тьмы, фермы моста. Андрей шел и вглядывался в них, мост висел над замершей водой, он нисколько не приближался и казался далеко, слишком далеко, где-то по ту сторону войны.
Так темно, так тихо вокруг, будто все умертвлено.
- Андрей? - услышал голос Семена.
Андрей убавил шаг.
- Я, Семен...
- Сюда иди, сюда. - Голос торопливый, встревоженный.
"Стряслось что?.." - сдавило сердце, и Андрей не мог шевельнуть ногой.
- Товарищ лейтенант, сюда вот... - Перед ним высокая фигура взводного Володи Яковлева. Тот коснулся плеча Андрея. И - шагнул.
Андрей двинулся за ним. У куста опустился на влажную от росы расстеленную плащ-палатку, возле Семена.
- Видишь, вон? - Должно быть, Семен кивнул в сторону дороги.
- Вижу.
5
С косогора видно было, как вспыхивали ледяные глазки подсиненных подфарок машин. Нечастым пунктиром обозначали они возникавшую из глубины мрака дорогу. Она вела на мост и дальше, в глубь левобережья. Мгновенные, подфарки то и дело пропадали, и тогда дорога обрывалась. Но перед глазами стояла она в том месте, где ее прикрыла темнота. Потом огоньки снова появлялись, восстанавливая дорогу. Андрей смотрел на расчерченную этими недружными огоньками ночь: на глаз до них метров пятьдесят, не больше. Но он знал точно: напрямую до самого поворота полкилометра. Полкилометра спокойного простора, нетронутого бомбовыми и снарядными воронками, и ровной тишины над ним, когда в полдень слышно, как ветер несет по земле тени одиноких облаков. Тот, кто на войне, знает, что это такое. А сейчас эти пятьсот метров преобразились, они полны неясной тревоги. И Андрею почудилось даже: вот-вот откуда-нибудь затарахтит пулемет.
- Видишь? - прервал Семен размышления Андрея. Боль и злость слышались в его голосе. - Понятно?
- Понятно, - откликнулся Андрей. Понятно ему было то, что имел в виду политрук: части перебираются на левый берег.
Оттуда, с переправы, доносился стушеванный рокот удалявшихся моторов. А дорога двигалась, все двигалась на восток. Что же это, отвод ослабленных частей или выход на новый рубеж?
"Не может быть, чтоб оставляли город. Ничего, что противник вклинился в нашу оборону, - успокаивал себя Андрей. - На войне такое бывает. Наши зайдут ему во фланги, отрежут прорвавшиеся части. И - котел".
- Катят, вот катят... - В тоне Володи Яковлева недоумение.
Несколько минут длилось тягостное молчание.
Семен проронил:
- Не замечает, что ли, немец движения?
Андрей не ответил. Потом, как бы вспомнив вопрос Семена:
- А видит если? Дорогу, особенно переправу, бомбить не будет. Самому нужны: наступать же...
Семен почувствовал, как дрогнула дотронувшаяся до его колена рука Андрея. Андрей окончательно расставался с тем, во что еще верил полчаса назад, когда шел сюда. Надежда может казаться самой реальностью ровно столько, сколько человек сохраняет ее в себе. Пока закрыты глаза на окружающее... Дорога внизу открывала ему глаза.
Семен - еще:
- Конечно, дорога и мост противнику нужны. Но и расчета ему нет выпускать из рук живую силу и технику. Побомбит, сволочь.
Андрей молчал. И молчание это было трудное.
Нелегко угадать замысел противника. Все может начаться вот сейчас вот... Андрей почти растерялся, подумав так. Может быть, потому растерялся, что готовился к другому, к лучшему. Что бы ни значило это ночное передвижение, ничего доброго оно не сулит.
Все, что улеглось было, и отдых этих дней во втором эшелоне, и выстраданное предположение, что неудачи, уводившие полк, батальон, роту в глубь страны, куда они имели право прийти только как победители, кончилось, - все это отступило, придавленное тяжестью происходящего, и даже мысль о комбате, всегда вносившая успокоение, потому что с ним, с комбатом, и сложная обстановка виделась по-другому и верилось, что выход будет найден, теперь не рассеивала сомнений. Дни отдыха, оказывается, совсем расслабили его. Не будь этих спокойных дней, он без надрывных раздумий продолжал бы отступать, с запекшимся сердцем, со стиснутыми от горя и бессилия зубами.
Надо немедленно возвращаться. Надо сейчас же доложить комбату. Комбат, конечно, и сам уже знает: происходит неладное, и что-то предпринимает, конечно, а пока надо и самому, еще до того, как доложит комбату, принять решение, учитывая менявшуюся обстановку. На него полагались Володя Яковлев, и комвзвода-один и комвзвода-два - Рябов и Вано, и Писарев, вся рота. Семен тоже. Что-то надо делать на случай, если противник внезапно что-нибудь начнет.
Андрей снова посмотрел вниз, на дорогу. Машины двигались в одну сторону - к переправе, затененные подфарки чертили след, казалось, неслась быстрая поземка, то затухая, то вспыхивая.
Он поднялся.
- Пошли в блиндаж.
Семен и Володя Яковлев тоже встали.
Двинулись, ничего не видя под ногами. Песок, потом трава заглушали шаги. Помертвевшая трава, длинная и спутанная, обхватывала сапоги и сдерживала движение.
Андрей нащупал ногой неровный порожек. Следом спускались Семен и Володя Яковлев. Андрей посторонился:
- Давай, сержант, - позвал. - Веди в свою берлогу.
Володя Яковлев приподнял брезент, закрывавший вход в блиндаж. Вошли. Карманный фонарик в руках Володи Яковлева бросал белые шары в темноту, и в темноте возникали попеременно ниша в стене, земляная ступенька, амбразура, затянутая шинелью, фанерный ящик из-под галет и на фанерном ящике артиллерийская гильза-лампа.
Володя Яковлев зажег фитиль, и слабый, мерцающий свет обдал лица, все остальное тонуло в тени. Он подождал, пока Андрей и Семен усядутся на ступеньке перед фанерным ящиком, машинально поправил волосы, высунувшиеся из-под пилотки на висок, и тоже опустился на ступеньку.
Семен достал портсигар, раскрыл, протянул Андрею, протянул Володе Яковлеву:
- Закуривай.
Прикурили от лампы-гильзы. Семен, выпятив нижнюю губу, выпустил белесое кольцо дыма.
- Слушаем, ротный. - Семен смотрел на Андрея: показалось, что лицо того как-то изменилось - на лоб пала еще одна морщина. Теперь три глубокие складки прорезали его большой лоб. Крупные капли пота заполнили все три складки и кривой струйкой стекали и пропадали в бровях.
- Никакой команды, разумеется, я еще не получил, - откликнулся Андрей, словно продолжал мысль, высказанную раньше. Андрей прикрыл ладонью глаза, будто свет коптилки был слишком резким.
- А, собственно, какая нужна команда, - повел Семен плечами. "И без команды ясно", говорил этот жест. - В критическую минуту приходится принимать решения самим. Ты и примешь. - Он почему-то улыбнулся, и улыбка получилась доброй, удивительной на его сухом и сильном лице.
