У каждого из нас в каюте хранился экземпляр Корабельного Устава, заложенный закладкой на статье, которая определяла, что начальник медицинской службы не привлекается к несению корабельных вахт. Эта статья вызывала глубокое возмущение командира «Полюса», который искренне считал, что докторов надо ставить на все вахты, заставлять проводить строевые занятия с матросами и привлекать ко всем корабельным работам. Если он вдруг узнавал, что какое-то из наших судов не может вовремя выйти в океан из-за нехватки врачей, он громогласно заявлял:
- Докатились! Из такой хе…ни, как доктор, дефицит сделали.
Мастер не имел трепетного отношения к Корабельному Уставу, поскольку заканчивал не военное, а гражданское заведение, и все время пытался творчески подойти к статье, которая не разрешала врачей привлекать к несению вахт. Его, как командира и начальника, раздражало наличие на пароходе офицера, которого нельзя было назначить дежурным по пароходу или поставить в море вахтенным без его согласия. Возмущение свое по этому поводу мастер выражал в констатации прискорбного факта: У нас докторов только в ж…пу целовать можно! Он периодически пытался давить на меня, чтобы я начал изучать обязанности вахтенного офицера, и в перспективе смог бы стоять вахты наравне с другими. Конечно, это было несложно изучить, но дело было в принципе. Сегодня согласишься на вахту, завтра скажут, что учись штурманскую прокладку вести, а послезавтра?..
Иногда у него не хватало терпения апеллировать к совести наглого лейтенанта медицинской службы, и тогда он срывался и применял насильственные методы. Так, однажды он приказал мне провести строевые занятия с матросами. Ну что ж, приказ есть приказ, дело для офицера святое. Закончив заведение, выпускающее кадровых военных, я легко мог провести обучения строевым приемам в движении и на месте, но я понимал, что тогда на меня повесят постоянное участие в этих мероприятиях. Поэтому я сыграл сценку Пацифист на военной службе. Я начал давать сбивчивые указания, типа стой здесь, иди сюда!. Кроме того, я беспомощно разводил руками, наблюдая как матросы сбивались с ноги и ломали строй, и вместо определенных Уставом команд говорил мягким интеллигентным голосом, что-то в духе: А теперь, пожалуйста, налево! Матросы, по-моему, догадались, что здесь играется спектакль и с восторгом мне подыгрывали. Мастер, наблюдавший весь этот цирк на причальной стенке с борта корабля, выдержал минут пятнадцать. Он единственный принял все за чистую монету, потому что мои действия не расходились с его представлениями о военных врачах как об офицерах. Хохот моряков с других пароходов вывел его из себя окончательно, и он даже не закричал, а завопил из глубины души:
- Доктор!!! Чему вас в академии шесть лет учили?! Немедленно! Прекратите!! Занятия!!! И уведите матросов на пароход! И чтоб вас больше никогда не было на строевых занятиях!! Никогда!!!
Я изобразил на лице детскую обиду, чтобы скрыть ликование души, увел разочарованных матросов на пароход и больше ни один командир не привлекал меня к проведению строевых занятий.
На несколько месяцев мастер оставил мысль сделать из меня полноценного офицера. Но потом его воображение и обида на создателей корабельного устава опять разыгрались. Он решил привлечь меня в качестве дублера вахтенного офицера к проходу узкости! Эта затея чуть не кончилась печально.
«Полюс» возвращался с ходовых испытаний перед отплытием в Грецию. Пароход проходил уже ворота Купеческой гавани - довольно узкое место, проход которого требует очень точных действий судоводителей. Я в этот момент торчал в углу ходового мостика, поскольку меня уже взяла тоска от безделья в каюте. И тут мастер меня увидел, и, видимо от напряжения, его осенила бредовая идея - поставить меня на телеграф передавать команды в машинное отделение. Я изобразил готовность на лице и начал старательно тыкаться во все углы ходовой рубки.
- Что вы ищете, доктор! - прорычал командир, на миг отвлекаясь от прохода узкости.
- Телеграф, товарищ командир, - ответил я и чистым преданным взглядом посмотрел в суровые глаза начальства, хотя прекрасно знал, где стоит и как выглядит машинный телеграф. Просто на его принцип я решил выставить свой.
Командир так обомлел от вида морского офицера, никогда не видевшего телеграфа, что даже утратил дар речи и перестал совсем следить за происходящим за бортом, создав тем самым аварийную ситуацию. Только чудом неуправляемый пароход прошел ворота гавани, не наскочив на гранит мола. Когда все спохватились, на мостике началась суета и о докторе сразу забыли. Я тихо ретировался с моста, испытывая шестое чувство советского человека - чувство глубокого и полного удовлетворения. Больше меня мастер не пытался привлечь к несению вахт. И только когда мы пришли в Грецию, он пригласил меня к себе в каюту, предложил чаю и, немного помолчав, устало сказал:
- Я понимаю, док, что не могу вам приказывать стоять вахту у трапа, но я прошу вас помочь, потому что офицеров не хватает; мы, как вы знаете, пошли в ремонт уменьшенным составом и если вы тоже будете с ними стоять вахты, то у них появится немного больше времени для отдыха.
В тот момент мое уважение к нему сразу возросло. В его словах прозвучала неподдельная забота командира о подчиненных. Конечно же, я не раздумывая ответил согласием. Ведь это был особый случай.
Воспоминания об ALMA MATER …
Я часто в дальнейшем буду упоминать заведение, которое сделало из обычного школьника военно-морского доктора. И не только доктора. Я считаю, что Военно- медицинская академия сделала из меня то, что я есть сейчас, со всеми моими достоинствами и недостатками.
Академия, как и наша экспедиция, была блатным заведением, поступление в нее тоже зависело от пресловутых семейных связей. Принципиальным отличием Военно- медицинской академии от гражданского медицинского ВУЗа было даже не ношение военной формы и нахождение заведения в системе Министерства обороны. Нет. Главным был подход к учебному процессу. Ни малейшего намека на студенческую свободу от сессии до сессии здесь не было. Как только юноша-школьник одевал форму слушателя Академии, ему сразу разъяснялось:
-- Здесь всю жизнь проработали Боткин, Сеченов, Павлов, Пирогов, Бехтерев и множество других столпов российской медицинской науки.
-- Все они подчинялись военной дисциплине.
-- Обучение только принудительное, в соответствии с требованиями воинской дисциплины. И чтоб никаких иллюзий.
В годы нашего детства был лозунг у комсомола, которым декларировалось отношение коллектива к отстающим в учебе: Не можешь - научим, не хочешь - заставим! Армия подходила более радикально к этому вопросу, и в условиях военного учебного заведения лозунг обычно звучал так: Не можешь - заставим, не хочешь - научим!. Он более точно соответствовал подходу командования ведущего медицинского учреждения СССР к обучению будущих докторов. Система обучения была основана на лишении ряда иллюзий.
