Ознакомительная версия.
Именно на этой веранде собрались сестры в день моего прихода в гости. Они были празднично одеты в честь нашего посещения и прихода Сеида Саида. Их матери ходили вперед и назад или стояли группами. Они разговаривали, смеялись и шутили так оживленно, что человек, не знающий страну, никогда бы не принял их за жен одного и того же мужчины. На лестнице раздавался звон – звенело оружие моих братьев, которые тоже пришли, чтобы увидеться со своим отцом, а на деле – чтобы провести с ним целый день.
Здесь было больше роскоши и причуд, чем в Бет-иль-Мтони, и я обнаружила, что женщины здесь красивее, чем там, где моя мать была почти единственной черкешенкой: кроме нее, была еще одна. Здесь же большинство жен султана были черкешенками, а внешность черкесских женщин, несомненно, более изящная, чем у абиссинок, хотя и среди них тоже можно увидеть настоящих красавиц. Конечно, эти природные преимущества вызывали у другой стороны ненависть и злобу. Черкешенку, имевшую благородные манеры, начинали сторониться, а то и ненавидеть, хотя она ничем не выделялась среди шоколадных абиссинок, кроме того, что выглядела величаво. При таких обстоятельствах было естественно, что глупая, обидная расовая ненависть проявлялась и у детей. Абиссинская женщина, несмотря на все свои хорошие качества, обычно отличается злорадством и мстительностью, а когда выходит из себя, то переходит границы не только умеренности, но и приличий. Мы, дочери матерей-черкешенок, получили от наших сестер, имевших в жилах абиссинскую кровь, прозвище «кошки», потому что некоторые из нас, на свое несчастье, имели голубые глаза. Еще они язвительно обращались к нам «ваше высочество», давая нам еще одно доказательство своего возмущения тем, что мы появились на свет с белой кожей. Моему отцу они не прощали того, что он избрал в свои любимцы двух дочерей, Шарифе и Холе, из ненавистного им племени «кошек».
Жизнь в Бет-иль-Мтони под гнетом Аззы бинт-Сеф всегда была более или менее уединенной, в Бет-иль-Ваторо я чувствовала себя еще более одинокой. По этой причине я тем более любила веселье и движение Бет-иль-Сахеля. Две мои маленькие племянницы, дочери брата Халеда, каждый день приходили из своего дома в Бет-иль-Сахеле (их приводили утром и уводили обратно вечером), чтобы делать уроки вместе со своими маленькими дядями и тетями, а потом играть с ними. Куршит, мать Халеда, черкешенка по происхождению, была очень необычной женщиной. Она обладала телосложением героини и сочетала в себе выдающуюся силу воли с весьма развитым умом, и я не помню, чтобы мне когда-нибудь встретилась равная ей особа моего пола. Говорили, что в одном случае, когда Халед был представителем моего отца во время его отъезда, она управляла нашей страной, а остальные были только куклами в ее руках.
Без сомнения, ее советы были бесценны для нашей семьи, а решения она принимала мгновенно. Ее взгляд был таким острым и наблюдательным, что ее два глаза видели столько же, сколько сто глаз Аргуса. В важных делах она проявляла мудрость Соломона. Но мы, маленькие дети, считали ее отвратительной и с радостью обходили ее стороной.
Наконец наступил вечер, и мы начали думать о возвращении в Бет-иль-Ваторо. Вдруг, к огромному горю моей матери, мой отец объявил, что я должна продолжить учебу. В ответ на ее слова, что невозможно найти подходящую учительницу, он заявил, что меня нужно посылать в Бет-иль-Сахель каждое утро и приводить обратно вечером, как двух моих племянниц, так я буду учиться вместе с моими здешними братьями и сестрами. Для меня эта новость была в высшей степени неприятна: я была слишком подвижной для того, чтобы получать радость от длительного сидения на месте; кроме того, моя последняя учительница совершенно отбила у меня вкус к урокам. Но то, что я буду проводить вместе с братьями и сестрами почти всю неделю, кроме пятниц, мгновенно утешило меня, тем более что моя очаровательная сестра Холе предложила взять на себя заботу обо мне и смотреть за мной. И она делала это как мать. Моя настоящая мать была в ужасной печали из-за того, что приказ отца разлучал нас на шесть дней в неделю, но, разумеется, была обязана подчиниться. Однако она попросила меня несколько раз в день приходить в определенное место, откуда она могла бы видеть меня из Бет-иль-Ваторо и помахать мне рукой в знак приветствия.
Глава 4
Продолжение воспоминаний о детстве
Подростковые шалости. – Принцесса Салама влезает на пальму. – Приступ болезни у Маджида. – Семейная ссора, которая заканчивается разводом; в результате создательница мемуаров снова переезжает в другой дом. – Причуды султанши-персиянки. – Уроки каллиграфии.
Я все больше и больше любила Бет-иль-Сахель, потому что здесь нам давали гораздо больше воли, чем в Бет-иль-Мтони. К тому же находилось много возможностей для глупых шалостей, и мы их не упускали, а если нас за это наказывали, я переносила наказание легче, чем другие, благодаря величайшей доброте Холе.
У нас было несколько красивых павлинов, один из которых имел скверный опасный нрав и терпеть не мог нас, детей. Однажды, когда мы пятеро шли из Бет-иль-Сахеля в Бет-иль-Тани (дворец-пристройку к Бет-иль-Сахелю), этот павлин вдруг яростно напал на нашего брата Джемшида. Мы все сразу же бросились на это чудовище и победили его, но так сильно рассердились, что не смогли отпустить павлина, не наказав его за проступок. Поэтому мы, посовещавшись, придумали для него безобразный способ мести – вырвали у гордой птицы самые красивые перья из хвоста. Какой жалкой курицей выглядел потом этот воинственный красавец! К счастью, наш отец в тот день был в Бет-иль-Мтони, а к тому времени, как он вернулся, дело было замято.
Я вспоминаю, что к нам поселили двух черкешенок, прибывших из Египта, и что мы, дети, заметили, какой высокомерной была одна из них – правду говоря, она совершенно не обращала на нас внимания. Это задевало наше самолюбие, и потому мы пытались изобрести какой-нибудь способ проучить обидчицу. Добраться до нее было нелегко, потому что общения с детьми она избегала, а у нас никогда не было никаких дел к ней. Но это только усиливало наш гнев, в особенности потому, что она была всего на несколько лет старше нас. Однажды, проходя мимо ее комнаты, мы обнаружили, что дверь открыта. Обидчица сидела на хрупкой суахилийской кровати, которая состоит в основном из циновки и четырех ножек, к которым циновка привязана веревками. Она весело напевала какую-то народную песенку. Зачинщицей того, что было потом, стала моя сестра Шеване: она бросила на нас многозначительный взгляд, смысл которого мы, все родственные души, поняли быстро. В следующий момент мы ворвались в комнату, схватили кровать за все четыре угла, подняли ее так высоко, как только могли, и швырнули обратно на пол, к великому ужасу и изумлению той, кто на ней сидела. Это была глупая детская шалость, но результат превзошел наши ожидания: девушка навсегда излечилась от безразличия к нам и с тех пор все время была с нами сама любезность. А значит, мы добились своей цели.
Ознакомительная версия.
