Вечером общежитие праздновало победу. По традиции 8 февраля каждый год устраивались две вечеринки — «народническая» и «марксистская». Здесь говорили речи, пели хором, не обходилось и без горячительного, хотя официально спиртное было под запретом. Керенский присутствовал на собрании «народников» (марксизм уже тогда его отталкивал грубостью и приземленностью). В душе у него было настроение праздника. Он только что стал участником пьесы, которую и представить себе не мог. Пусть пока еще статистом, но впереди, в этом он был уверен, его ждали главные роли.
Кто знает, как бы сложилась судьба Керенского и всей страны, если бы в университете был студенческий театр. Но сто лет назад такая форма проведения досуга в студенческой среде была не принята. Актерской натуре Керенского, уже почувствовавшего прелесть зрительского обожания, предоставилась единственная возможность для самореализации, и он не преминул ею воспользоваться.
Год спустя, уже будучи студентом второго курса, Керенский произнес свою первую политическую речь. Все было так же, как и год назад. Вновь огромная толпа запрудила лестницу центрального входа. Повинуясь внезапному порыву, Керенский поднялся на верхнюю ступень и громко призвал присутствующих помочь народу в его освободительной борьбе. Ответом ему были шумные аплодисменты. Самое интересное, что сам он не запомнил, что говорил и по какому поводу. Это не спишешь на провалы памяти — она не подводила Керенского и в глубокой старости. Скорее здесь нужно искать другое объяснение. Керенскому уже тогда не важно было, что он говорит. Куда важнее, чтобы его слушали и аплодировали ему.
Керенский играл в политика, как он будет играть уже на всероссийской сцене спустя полтора десятка лет.
Однако первый опыт политической деятельности не прошел для Керенского бесследно. На следующий день его вызвали к ректору. Профессор А. X. Гольсистен, известный специалист в области гражданского права и процесса, обратился к нему со словами: «Молодой человек, не будь вы сыном столь уважаемого человека, как ваш отец, внесшего такой большой вклад в служение стране, я немедленно выгнал бы вас из университета. Предлагаю вам взять отпуск и пожить некоторое время вместе с семьей».[43] В Ташкент в тот год Керенский вернулся раньше положенного. Он ощущал себя «ссыльным», и ему льстило, что его ровесники-провинциалы смотрят на него снизу вверх. Единственным неприятным последствием этого инцидента стала ссора с отцом. Керенский-старший очень резко отреагировал на эту историю и потребовал от сына обещания держаться в стороне от всякой политической деятельности, по крайней мере до окончания университета. Не желая усугублять конфликт, Александр такое обещание дал, но в душе он уже принял решение. «Я знал, что если не делами, то в мыслях своих накрепко связан с политикой». Выход на большую сцену откладывался, но откладывался только на время.
Проучившись год на историко-филологическом, Керенский внезапно принимает решение перейти на юридический факультет. Выбор в пользу истории и классической филологии был сделан им по настоянию отца. Сам же Керенский больше склонялся к юриспруденции, но не в силу особого тяготения к этой области знаний. Причина была в том, что диплом юриста сулил быструю и блестящую политическую карьеру. В будущем Керенский видел себя не чиновником, а адвокатом, произносящим речи, которые потомки будут заучивать наизусть.
Решение перейти на юридический вызвало у Керенского конфликт с родителями. Ни отцу, ни матери не пришлась по нраву излишняя самостоятельность сына. Не имея возможности издалека контролировать его поведение, родители заподозрили, что Александр попал в дурную компанию, и уже готовы были, бросив все, ехать в Петербург. История совершенно банальная и заслуживает упоминания только как показатель того, что переходный возраст, возраст самоутверждения, у Керенского пришелся на исход второго десятка лет.
Удивительно, но трудный подростковый период Саша Керенский пережил без стычек с родителями. Это тоже было частью его характера. Революционер и идеалист, борец и трибун, он по натуре своей был конформистом и терпеть не мог с кем-то серьезно ссориться.
На новом месте учеба давалась Керенскому так же легко, как и раньше. «Очень доволен факультетом и с удовольствием на нем занимаюсь, — писал он в письме родителям. — На первом курсе работы обязательной сравнительно мало… чтобы сдать экзамены, достаточно двух месяцев. Письменных работ у нас никаких нет…» Не было и практических занятий — преподаватель «почти все полугодие был болен и не ходил».[44] Учеба оставляла достаточно времени для любимых развлечений. Приведем еще одну цитату из писем Керенского домой: «Вчера мы были с Нетой[45] и Map. Эмил. на новой боборыкинской пиесе „Панин“, очень недурно. А в пятницу в Мариинском гастроли парижской звезды тенора Федорова — „Гугеноты“, конечно иду. С понедельника же начинаются абонементные спектакли итальянской оперы, на которую мы с Нетой имеем, как я уже писал, половинный абонемент».[46] В старости сам Керенский с иронией вспоминал о тех временах, когда он вдруг «превратился в молодого безумца, развязно рассуждающего о театре, опере, музыке и современной литературе и даже иногда намекающего на знакомство с некими девицами с Высших женских курсов».[47]
Надо сказать, что сто лет назад проблема знакомства молодых людей разных полов была куда сложнее, чем сейчас. Раздельное обучение делало невозможным контакты между юношами и девушками в гимназиях или в университетах (тем более что университеты и были открыты только для мужчин). Знакомиться на улице не позволяли правила хорошего тона. В высшем свете родители вывозили девиц на выданье на балы, но для среднего класса и эта возможность была закрыта. Большинство браков в среде русской интеллигенции начинались очень похоже — приятель знакомил со своей незамужней сестрой, кузиной или другой молодой родственницей.
Именно так развивался и первый роман Керенского. На втором году университетской жизни один из его случайных знакомых — Сергей Васильев, студент Института инженеров путей сообщений, познакомил Александра со своей двоюродной сестрой Ольгой Барановской. Ее мать, разведенная жена полковника Генерального штаба, была дочерью известного ученого-китаеведа академика В. П. Васильева. В семействе Барановских было трое детей — дочери Ольга и Елена и сын Владимир, служивший в гвардейской артиллерии. В ту пору Ольге было семнадцать лет, она была слушательницей Высших женских («бестужевских») курсов.
