Все это было тогда еще в перспективе. Отбойный молоток оставался основным орудием шахтера.
С мастером Кузьминым мы как-то не сошлись. Внешне у нас были хорошие отношения, но мне все время казалось, что он пристрастно относится ко мне как к «выскочке». И это было легко объяснить: уж очень я был молод, а работу выполнял 7-го разряда. Казалось, что мастер ждет, когда же я сделаю что-нибудь неправильно и он сможет спокойно сказать начальнику цеха и своим друзьям: «Ну вот, я же говорил, что этот выскочка когда-нибудь нам подложит свинью!» Но я старался изо всех сил. Хорошо понимая, что одна моя ошибка, допущенная в фасонном резце, даст тысячи ошибок на ответственных деталях врубовых машин, я работал с максимальным вниманием и ни разу не сделал брака.
Несмотря на неприязнь к мастеру Кузьмину, должен сказать, что специалист он был отменный.
Я наблюдал однажды, как пожилой токарь 7-го разряда, работавший рядом со мной на обточке сложных копиров для фрезерных станков, вдруг плюнул, крепко выругался и бросил свою кепку об пол.
— Чтоб я еще когда-нибудь взялся за такую чертову работу! — крикнул он подошедшему Кузьмину. — В чертеже напутано, станок врет, и ничего у меня не получается. Не буду делать эту работу!
— Как это не будешь делать? — сказал Кузьмин. — За этот копир нашего начальника уже склоняли на летучке у директора. Если копир завтра не сдадим — дойдет до Чуйкова, а с ним шутки плохи.
Но токарь не хотел ничего слушать, зачертыхался и ушел в курилку. Кузьмин, не торопясь, повернулся и ушел к себе в конторку. Через несколько минут он вышел оттуда в халате. Подождал, пока токарь вернулся из курилки, и невозмутимо сказал ему:
— Давай-ка вместе разберемся, в чем тут ошибки. Все равно копир сделать надо!
Целый день он возился у станка, высчитывал что-то на бумаге, изменил шаблон. А к вечеру сам выточил этот копир по всем правилам.
Токарь, дядя Саша, как мы его звали, сперва безучастно смотревший на работу мастера, под конец не выдержал:
— Ладно, Кузьмич, все ясно. Давай, дальше я доделаю сам, а ты иди — вон тебя люди ждут. Второй копир завтра я сам сделаю. Вразумил ты меня!
Этот случай еще раз показал, что ленинградские мастера были очень высокого класса, настоящие художники своего дела.
* * *
Несколько слов хочется сказать о директоре завода «Пневматика» Н.И. Чуйкове.
Много лет спустя, когда я работал уже в Москве, мне не раз рассказывали о директоре Московского автомобильного завода И.А. Лихачеве. Вот примерно такой же, как Лихачев, был и директор «Пневматики» Н.И. Чуйков — брат известного маршала, дважды Героя Советского Союза В.И. Чуйкова, героя великой Сталинградской битвы.
Н.И. Чуйков был очень отзывчив и добр к рабочим и очень строг и требователен ко всем начальникам и инженерам, работавшим на заводе. В кабинете его можно было застать только после пяти часов вечера. Если его не вызывали в главк или еще куда-нибудь, он целый день проводил в цехах, решая все вопросы на месте. Он знал почти всех рабочих и, как не раз говорили сами рабочие, всегда помогал им в трудных делах. Но обращались к нему только в самых крайних случаях. Обычно достаточно было рабочему сказать несправедливо поступавшему начальнику: «Пойду к Чуйкову» — и все становилось на свои места, вопрос разрешался. Лицом и фигурой Чуйков напоминал волжского грузчика из рассказов Горького. Говорил убедительно и очень просто.
Перед началом освоения заводом врубовых машин Чуйков два месяца изучал это производство в Соединенных Штатах Америки. После возвращения он обошел все цехи, в каждом собирал рабочих и инженеров, подробно и очень толково рассказывал, что делается в Америке по производству именно тех деталей, которые выпускает данный цех. Мы, инструментальщики, тоже с большим вниманием выслушали рассказ директора об инструментальном производстве в США. На многое новое он открыл нам глаза. Чуйков подарил нам привезенные из Америки пластинки твердого сплава, и я впервые попробовал работать этими удивительными резцами.
После беседы директору задавали массу вопросов о жизни рабочих и инженеров в Америке, и он обстоятельно и не без юмора ответил на все. Таких директоров, как товарищи Чуйков и Лихачев, и теперь, пожалуй, полезно взять за образец многим руководителям.
* * *
На «Пневматике» я познакомился с двумя «королями»- так в Ленинграде называли тогда токарей-лекальщиков 8-го разряда — с Виктором Ивановичем Зайко и Александром Васильевичем Дмитриевым. Они работали за невысокой стеклянной перегородкой и что-то колдовали на своих станках «Кергер».
Постепенно я узнал, что делали эти «короли»: они делали резьбовые калибры. В то время еще не существовало резьбошлифовальных станков, и сделать полноценный резьбовой калибр было очень сложной задачей. Это — настоящая токарно-лекальная работа, высшая степень токарного искусства.
Что такое резьбовой калибр? Это эталон для измерения резьбовых соединений, без которых невозможно сделать ни одной машины, прибора или агрегата.
В любой отрасли техники не обойтись без винта и гайки или без других форм резьбовых соединений. Но для того чтобы тысячи и миллионы винтов ввернулись в гайки и не болтались в них, нужно, чтобы эти винты и гайки были изготовлены по резьбовым калибрам данного размера. Нужно, чтобы любая гайка, изготовленная, скажем, во Владивостоке, точно и без люфта навернулась на любой винт такого же размера, изготовленный за десять тысяч километров, где-нибудь в Ленинграде. Это возможно только тогда, когда на заводах есть в достаточном количестве резьбовые калибры — пробки и кольца.
К резьбовым калибрам предъявляются очень высокие требования. Допуски на их диаметры исчисляются в микронах, углы профиля резьбы могут колебаться в пределах нескольких минут. Для того чтобы калибры не изнашивались, их делают из высококачественной легированной стали, с очень высокой чистотой поверхности по профилю, и крепко закаливают.
В конструкции отбойных молотков и врубовых машин было много различных резьбовых соединений. Для того чтобы резьбовые детали этих машин были взаимозаменяемы, нужны были различные резьбовые калибры. Их делали токари-лекальщики Зайко и Дмитриев. Они вместе с остальными рабочими ходили обедать, шутили и балагурили, вместе со всеми в получку заходили посидеть в «подшефный» заводу ресторан «Абиссиния» и все же держались в работе обособленно. Про свою работу они не разговаривали, и никто даже не пытался что-либо у них узнать. Считалось само собой понятным, что они все равно ничего не расскажут.
