После короткого привала мы начали спуск. Наша тропа, по которой шли только беженцы и беглые заключенные во главе с Дэном Эллисом, так раскисла, что во многих местах мы утопали в грязи почти по грудь! С каким жаром атаковал Дэн эти крутые склоны! Теперь идти было значительно легче, и я держался рядом с ним.
Сумерки перешли в полную тьму, и снова дождь. В пяти ярдах мы не видели друг друга, но мы неуклонно шли вперед. Мы достигли подножия горы и теперь двигались по мрачной и обрамленной соснами дороге, довольно часто пересекаемой бурными ручьями. Сначала Дэн старался переходить через них по древесным стволам, но из-за темноты на их поиски уходило слишком много времени. В конце концов, он отказался от этой идеи, и когда мы подошли к очередному ручью, он бросился в самую его середину, одним могучим рывком преодолел его и в покрытой стекающими по ней струями воды одежде молниеносно выскочил на берег. Наша колонна растянулась на три мили, но каждый старался как можно ближе держаться к тому, кто шел непосредственно перед ним.
— Сегодня мы разобьем лагерь, — сказал Дэн, — у хижины, которая находится в двух милях ходьбы отсюда.
Придя туда, мы обнаружили, что со дня его предыдущего путешествия по этим местам, кое-что изменилось — лачуга обрушилось, и от нее осталась только бесформенная куча бревен и досок. Но после некоторых усилий нам удалось приподнять и установить часть ее крыши. Худо-бедно, но как-то крыться от дождя под ней было можно, а пока к нам подтягивалась остальная часть нашего отряда, Тридэуэй отправился в ближайший из домов живших тут юнионистов, чтобы узнать, что происходит в здешних местах. Минут через пятнадцать минут мы услышали стук копыт его лошади, а потом и мерцание его переливающейся цветными огоньками головни.
— Здесь что-то не так, — сказал Дэн. — Тут, должно быть, очень опасно, иначе он не принес бы огонь, зная, что в такую ночь нам придется ночевать вне дома. Какие новости, Тридэуэй?
— Плохо, — ответил лейтенант, сходя со своей промокшей лошади и аккуратно закрепляя между двумя досками тлеющую головню. — Здесь партизаны мятежников, их очень много и они очень бдительны. Совсем недавно — несколько часов назад — здесь побывал один из их отрядов. Я так скажу вам, Дэн Эллис, если мы не хотим, чтобы нас схватили, нам нужно смотреть в оба.
Все, кто смог, сгрудились под плохо укрепленной крышей, которая в любой момент могла рухнуть и раздавить их. А сам Дэн и его компаньоны, буквально за несколько минут соорудили для себя свое импровизированное жилище — из покрытых соломой досок и дранки — так, чтобы им не капало на голову. Вскоре они заснули, зажав в руках свои неизменные винтовки, всего в паре шагов от своих лошадей, от которых они никогда не позволяли себе держаться слишком далеко.
Я, как и мои коллеги-журналисты, ценил отдых так же высоко, как и безопасность, поскольку нам нужно было набраться сил. В полном мраке мы нашли тропинку, ведущую в ближайший дом местного юниониста. Жарко пылал камин, но небольшая комната была битком набита уставшими, промокшими и ожидавшими нас нашими товарищами.
Мы перешли через ручей и вошли в другой дом, хозяин которого, почтенный седовласый старик, тоже являлся верным Делу Союза. Он, его жена и маленький сын, тепло приветствовали нас, а потом он сказал:
— Хотелось бы, конечно приютить вас в своем доме, но это небезопасно. Мы дадим вам одеяла, и вы сможете переночевать в амбаре — там тепло и сухо. Если ночью нагрянут гвардейцы, они, скорее всего, сначала будут обыскивать дом, и мой сын или жена успеют вас предупредить. Но если они вас найдут, вы, конечно, скажете им, что мы тут ни при чем, ведь вы знаете — это для меня вопрос жизни и смерти.
Зерновая шелуха была сухой и ароматной, и мы вскоре забыли обо всех наших горестях.
XXIV. Вторник, 10-е января
Позавтракав до рассвета, мы, чтобы никто не заметил, как мы покидаем этот дом, отправились на место общего сбора. Те, кто остался в лагере, насквозь промокли, замерзли и вид у них был очень жалкий.
К девяти часам вернулись те, кто ночевал в соседних домах, а потом состоялось короткое совещание. Все единодушно согласились с тем, что на расстоянии пятнадцати или двадцати миль впереди было очень опасно, и пройти по тем местам почти невозможно. Более того, создавалось впечатление, что войска Союза все еще отступали из тех мест, где по нашим сведениям они должны были быть. Теперь же мы были абсолютно уверены, что их нет в Джонсборо, нет в Гринвилле, и, вероятно, восточнее Строуберри Плэйнс тоже.
Восемь или десять человек решили вернуться. Среди них были три солдата Союза, которые вдели войну и знали, что такое опасность. Но перед тем как пройти по собственным следам через Рич-Маунтин, они сказали нам:
— Идти дальше нет никакого смысла. Никто там пройти не может. Ни один человек не сможет дойти до Ноксвилля, пока не убедится, что путь туда свободен.
Эллис и Тридэуэй слушали их и лишь улыбались. Эти предстоящие опасности никак не нарушали их спокойствия, поскольку самое трудное было уже позади. Мы уже давно оставили за своей спиной все те ужасы, по сравнению с которыми будущие являлись сущей мелочью. Мы уже видели глаза Смерти и уже стояли на Грани Бытия. Мы не сомневались в том, что все эти трудности были значительно преувеличены, и уже ничто не могло нас сбить с ведущей к дому и свободе дороги.
Среди тех, кто пошел обратно, были житель Северной Каролины и его маленький сын — услада его старости. Не желая вновь попасть в сети сладостных обещаний мятежников, он решил закончить войну и заняться своими многочисленными проблемам и неприятностями, и не стараться нажить новых. Приобретая одну из его лошадей, я больше не нуждался в доброте и помощи Эллиса и его друзей.
Мы вышли еще до полудня, и по скрытным тропкам продолжили свой путь по долине. Дождь прекратился, погода была хорошая. У одного из местных юнионистов мы узнали, что буквально час назад в его доме побывали партизаны — 8 человек. Их след еще не остыл, и Дэн, всегда готовый к охоте на мятежников, взяв с собой восьмерых своих друзей, оставив Тридэуэя ответственным за наш отряд, кинулся в погоню.
До наступления темноты мы достигли Келли Гэп, пролегавшую через старый сад, раскинувшийся возле большой фермерской усадьбы, состоявшей из хозяйского дома и множества других построек. Здесь уже давно никто не жил. Один из наших проводников сказал нам:
— Здесь жил один юнионист. В прошлом году мятежники повесили его на этой яблоне, но они срезали его веревку прежде, чем он умер, а потом, очнувшись, он сбежал из штата.
Мы привязывали лошадей к деревьям и запекали на ужин нашу кукурузу. Смеркалось, в окнах загорались огоньки, и ферма оживала, становясь такой же уютной и гостеприимной, как и раньше.
После того, как стемнело полностью, вернулись Дэн и его товарищи вернулись. Партизанам с большим трудом удалось сбежать от них. Но одного они захватили. Для него была выделена одна из хозяйственных построек — туда его, под охраной двоих вооруженных винтовками стражей и поместили. На вид ему было не более 22-х, и у него было тяжелое, грубое лицо. Он постоянно повторял, что он не партизан, в армии мятежников сражался, но потом дезертировал, в Ноксвилле принял присягу на верность Соединенным Штатам, и теперь вновь начать мирную жизнь.
Некоторые из людей Эллиса считали, что он нарушил свою присягу и являлся самым необузданным из партизан. Не смущаясь его присутствием, они свободно обсуждали, каким способом от него можно было бы избавиться. Одни выступали за то, чтобы забрать его в Ноксвилль и передать его властям. Другие, которых, возможно, было большинство, настаивали на том, чтобы расстрелять его в саду. Я думаю, что так считали очень многие. Среди них были те, чьи отцы или братья погибли от рук партизан.
Этот пленник был человеком простым, не очень умным и не очень образованным, он говорил только тогда, когда к нему непосредственно обращались. Его спокойствие, с которым он выслушивал все эти соображения, и в самом деле можно было восхищаться. Один из его судей, а возможно и палачей, спросил его:
