Самое яркое качество Марии Федоровны, о котором говорят наиболее проницательные ее современники, — качество, безусловно, отрицательное — это неискренность, привычка жить по двойным стандартам. Думается, здесь можно привести четыре говорящих примера — все они исходят от разных лиц.
Один из них, самый известный, — письмо К. С. Станиславского М. Ф. Андреевой, написанное в феврале 1902 года. Константин Сергеевич в мягкой форме выговаривал Андреевой за ее недостойное поведение и, в числе прочего, за неискренность. Укорял ее за фальшь, которая портит ее отношения с людьми: «Я люблю Ваш ум, Ваши взгляды, которые с годами становятся и глубже и интереснее… Я люблю в Вас настоящую женскую чистоту, пока она не переходит границы кокетства, жантильничания, не всегда хорошего вкуса. Словом, я люблю Вас — простой, в капотике, просто разговаривающей, люблю Вас в том же капотике искренно, экспансивно страдающей. Люблю Вас и в бальном платье, искренно, иногда несдержанно веселящейся, кокетничающей; но совсем не люблю Вас генеральшей, в капоте или в бальном платье, и совсем не люблю Вас — актеркой в жизни, на сцене и за кулисами. Эта актерка (не придирайтесь к слову) — Ваш главный враг, резкий диссонанс Вашей общей гармонии. Эту актерку в Вас (не сердитесь) — я ненавижу… Когда появляется эта актерка, она убивает в Вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, Вы перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной, неискренной и на сцене и в жизни… Если я ошибаюсь (дай Бог), то не один, а со всей труппой, так как эту актерку не любят в Вас все, но только не говорят Вам об этом… Поверьте, милая Мария Федоровна. Вот эта-то актерка — виной той пестроты наших отношений. Она мешает мне слепо довериться Вам… Я не люблю людей, которые потакают Вам в эти минуты. Они вредят Вам, и я не хочу быть в их числе».[520] Расценивая Марию Федоровну как члена большой театральной семьи, Станиславский взывал к голосу ее совести. Константин Сергеевич остро чувствовал, что Андреева вела двойную игру, но, вероятно, не знал — или же не мог принять — ее истинных мотивов.
Мария Федоровна была единственной из актрис Художественного театра, кто оказывал услуги социал-демократам, при этом на протяжении нескольких лет (вплоть до начала 1904 года) оставаясь не разоблаченной ни коллегами, ни полицией. Для этого надо было обладать особыми способностями — и они у Андреевой имелись. Очень остро ее неискренность чувствовали дети, которых она, в отличие от взрослых, не умела вводить в заблуждение. Нина Тихонова, девочка из ближайшего окружения Горького, очень быстро «раскусила» его подругу Андрееву. Об этом Н. А. Тихонова позже писала в воспоминаниях: «К Марии Федоровне Андреевой я испытывала смешанные чувства восхищения и неприязни. Она была очень хороша собой, но инстинктивно я угадывала в ней некоторую недоброжелательность и фальшь. Мария Федоровна регулярно бывала на наших «днях рождения» и неизменно оповещала нас о том, что «подарок — за ней», о чем так же неизменно забывала… Мария Федоровна поэтому всегда подвергалась нашим насмешкам, о чем она вряд ли догадывалась».[521]
Еще один яркий эпизод приводит в мемуарах скульптор, гравер, сценограф Вера Александровна Попова. Хорошо знакомая с артистической средой, она не без некоторого восхищения описывает умение Андреевой менять личины: «С Горьким, а особенно с его любовницей, актрисой Художественного театра Марией Федоровной Андреевой… я сдружилась зимой 1911 года… Это была женщина редкого шарма. В жизни Мария Федоровна оставалась актрисой и свою роль вела очень талантливо. Я наблюдала ее и меняла свое мнение не раз за день. То я думала, что она «прямо святая», а то видела хищницу, полную интриг».[522] Кстати, тут следует еще раз вспомнить характеристику театрального критика, утверждавшего, что Андреева — типичная инженю: хрупкая, беззащитная, чистая душевно и нравственно. Вероятно, в жизни — во всяком случае с мужчинами — Мария Федоровна тоже играла в беззащитность.
Наконец, последний, не менее яркий, пример — воспоминания революционера, сотрудника легальной газеты Московского комитета РСДРП «Вперед» В. Н. Соколова. Ему нередко доводилось встречаться с Андреевой, когда та посещала редакцию этой газеты: «Встречи с Марией Федоровной Андреевой не случайно отчетливо сохранились в моей памяти. Меня, профессионального революционера, поразило и не могло не поразить активное участие выдающейся актрисы в подготовке вооруженного восстания. Хорошо запомнилась она еще из-за бросавшегося в глаза разительного контраста между внешним видом этой необыкновенно красивой, мягкой, обаятельной женщины и той деловитостью и, я бы сказал, мужской хваткой, какую она проявила в первой же деловой беседе, отвоевывая нашего «Чорта» (В. И. Богомолов. — А. Ф.) для лаборатории по изготовлению бомб».[523]
Однажды раздвоившись и постоянно пребывая во лжи, Мария Федоровна перестала быть цельным человеком. Ее душа представляла собой такие потемки, куда одинокому путнику забредать не следовало. По воспоминаниям современников хорошо видно: Мария Федоровна была добра — правда, не ко всем; радушна — но очень выборочно; готова протянуть руку помощи — опять же не каждому. Чуткий к актерам К. С. Станиславский, перебирая возможных претенденток на роль царицы Ирины в пьесе А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович», летом 1898 года писал Немировичу-Данченко: «Желябужская, по-моему, совсем не подходит — она малосимпатична, души никакой».[524] В том же письме Константин Сергеевич добавлял: «Ужасно прошу оставить роль в «Самоуправцах» за Желябужской. Тут не нужно большой силы. Княгиня — скверная девчонка и не должна возбуждать особой симпатии».
Именно «отсутствие души», а вернее, ее раздробленность на мельчайшие части — это и есть наиболее яркая характеристика М. Ф. Андреевой.
Многие, и в их числе Станиславский, говорили о доброте и отзывчивом сердце Андреевой. Однако забота ее об окружающих была весьма избирательной. С. Ф. Хунтадзе, бывший в советское время секретарем М. Ф. Андреевой, приводит показательный эпизод из воспоминаний революционерки Ф. И. Драбкиной. Драбкина описывала события V (Лондонского) съезда Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), состоявшегося в апреле — мае 1907 года.[525] Подготовка к съезду проходила в борьбе между большевиками и меньшевиками, которые формально были объединены в одну партию, но выступали с различными тактическими платформами. По свидетельству Драбкиной, «на Лондонском съезде партии Мария Федоровна присутствовала вместе с Горьким. Алексей Максимович участвовал с совещательным голосом, Мария Федоровна была в качестве гостя… Всякий другой на ее месте слушал бы речи на съезде, общался бы с делегатами, — чего еще можно было бы требовать от гостя. Но не в натуре Марии Федоровны было сидеть сложа руки. Видя плохо питавшихся, плохо одетых товарищей, Мария Федоровна организовала на свои личные средства дополнительное питание для делегатов-большевиков. Эта ее «фракционная» деятельность вызвала протест меньшевиков… Один из делегатов съезда рассказывает, что возле буфета, где можно было получить молоко, апельсины, бутерброды, Мария Федоровна поместилась с огромным кувшином очень вкусного пива, которым угощала делегатов во время перерыва».[526] Такова была «благотворительность» Марии Федоровны — она помогала только тем, кто в ее глазах был достоин помощи, прочим же безжалостно отказывала.
