Несколько своих сообщений Кристиан посвятил «Голубой дивизии», понимая, что эта информация может пригодиться Москве. «Диего» завел «полезное знакомство» в Бюро информации для добровольцев, желающих отправиться на Восточный фронт (улица Эспаньолето, 13). Хватило нескольких совместных походов в ресторан, чтобы расположить «Эрнана» из бюро настолько, что он стал делиться сведениями о «Голубой дивизии», а после ее роспуска — об «Испанском легионе», в котором насчитывалось не менее 1800 человек. Помимо этого легиона в частях вермахта воевало не менее трех тысяч испанцев. Вербовка людей в Испании велась немцами при полном попустительстве властей. Добровольцы проходили через руки капитана флота Ленца из контрразведывательной службы. После проверки испанцев направляли в город Себастьян, откуда перевозили через границу. На французской стороне добровольцы попадали под опеку лейтенанта Репперта и через сборный пункт в городе Гофе выезжали отдельными командами в Кенигсберг, где испанцев обкатывали на курсах боевой подготовки и посылали на передовую. И горе дезертирам! Вначале их направляли в концлагеря, а потом высылали в Испанию. «Трусов» ожидали годы тюремного заключения. По мере приближения конца войны раздоры между немцами и испанцами возникали все чаще. С особой ожесточенностью немецкие власти боролись со «спекуляцией» продуктами питания, которые получали из своей страны испанские военнослужащие. В свою очередь, в Испании росло недовольство тем, что германские «закупочные» комиссии вывозили из страны продовольствие, и это — при массово голодающем населении!
Война спецслужб в Испании не затихала ни на день. Наибольшее влияние имело посольство рейха, персонал которого по численности превышал всех «союзников», находившихся в стране. За явными и тайными сторонами жизни в Испании следили тысячи тренированных глаз. Все прослушивалось. Все комментировалось. Любые нестандартные поступки, реплики или фразы привлекали внимание. Когда Касанова переехал из американского «общежития» в мадридскую квартиру на улице Альфонсо XII, то для «психологического воздействия» на возможных визитеров из полиции повесил в гостиной фотографию, свидетельствующую о его «благонадежности». Она была сделана на одном из приемов: сдвинув бокалы с шампанским, в объектив улыбаются Анна Сангронис, Хуан Пабло Лохендио, Кармен — дочь генералиссимуса и он — Кристиан.
Выполняя задание, «Диего» приобрел друзей в немецкой колонии в Испании, которая насчитывала около 12 тысяч человек. В резидентуре гестапо действовало около 50 сотрудников, которые занимались выявлением «пораженцев» и предателей. Тем не менее многие немцы были уверены, что поражение неминуемо и считали, что заключение компромиссного мира — единственное спасение. Однако мнения по послевоенному устройству расходились. Одни говорили, что «коммунизм должен существовать в качестве противовеса, чтобы Германия могла со временем восстановить свою мощь и не допустить своего уничтожения плутократическими государствами». Позиция других была радикально иной: «Надо добиваться соглашения с Америкой и Англией, чтобы перекрыть пути для экспансии коммунизма». Были и такие, кто мечтал о своевременном бегстве подальше от Европы, предпочтительно — в богатую Южную Америку. Именно на этой почве Касанова развивал «полезные отношения» с потенциальными «дезертирами» рейха.
«Диего» не упускал возможности «пообщаться» с латиноамериканскими студентами и учеными, которые во все большем количестве появлялись в Мадриде, прервав свои занятия в Ибероамериканском институте в Берлине. Пережитые ими бомбежки не прошли бесследно, о своих нацистских «симпатиях» они старались не вспоминать. Беглецы из рейха сходились в одном: Гитлер не пойдет на капитуляцию, будет сражаться до последнего солдата…
«Самым большим сюрпризом для меня была встреча с Эдуардо Пекчио, — сказал мне во время разговора Кристиан. — Перед отъездом из Сантьяго я видел его в редакции “Эль Сигло”. Каким же было мое удивление, когда я встретился с ним в Лиссабоне, куда я выезжал по коммерческим делам. Мы столкнулись в ресторане отеля. Пекчио был в смокинге, говорил со своими спутниками по-французски и почти не уделил мне внимания. Потом мы снова встретились с ним, на этот раз в Мадриде. И позже провернули несколько совместных коммерческих дел. Так что мне не надо было складывать два и два, чтобы понять ситуацию. Впрочем, и он мне не задавал наводящих вопросов»[73].
«После Испании вы встречались с “Антонио” и “Педро”? — спросил я Касанову.
«Нет, “Антонио” я больше не видел. О нем ничего не знаю. Растворился в неизвестности. А “Педро” я случайно встретил в Сантьяго, на бульваре Аумада в сентябре 1945 года. Я приехал в Чили за инструкциями, ведь советский связник, о котором мне говорили в Нью-Йорке, на контакт со мной так и не вышел. “Педро” явно торопился, был чем-то озабочен, но, увидев меня, обрадовался и пригласил выпить чашечку кофе. В то время я был на распутье. У меня была возможность вернуться в Испанию, на этот раз на дипломатическую работу, или остепениться, обзавестись семьей. Девушка, за которой я ухаживал, была из влиятельной состоятельной семьи. Я надеялся, что “Педро” разрешит мои сомнения. Если бы он сказал: “Ты должен ехать в Испанию”, я бы это сделал не задумываясь. Бросил бы все в Сантьяго и уехал. Но “Педро” сказал: “Женись. Это пригодится для нашей будущей работы”».
«Пригодилось?»
«Нет. Наша семейная жизнь не удалась, а “Педро” пропал, как и “Антонио”, навсегда. Человек в белом костюме так и не вернулся».
В период правления в Аргентине генерала Рамона Кастильо местным нацистам жилось вольготно. Кастильо возглавил страну после того, как Роберто Ортис, политик умеренного плана, оставил свой пост из-за прогрессирующей болезни глаз. В президентское кресло он так и не вернулся[74]. «Нейтралитет» Кастильо подпитывался германофильскими настроениями в вооруженных силах, уверенностью военной касты в том, что вермахт победит на всех фронтах.
К тому же аргентинская элита, в которую входили крупные землевладельцы и скотоводы, не испытывала теплых чувств в отношении североамериканского империализма. Претензии США на установление политико-экономического контроля над Южной Америкой вызывали раздражение аргентинского правящего класса, считавшего, что экспансия «северного колосса» угрожает их жизненным интересам. Правительство Кастильо укрепляло репрессивный аппарат, чтобы нейтрализовать «внутренних союзников» США, к которым оно относило партии, организации и группировки либерального и коммунистического толка. В результате такой «нейтрализации» были арестованы многие руководители и активисты компартии Аргентины. В том числе — Викторио Кодовилья и Хосе Реаль.
