Ознакомительная версия.
Сын бывшего батрака панских экономии, ученик сельской школы Василий К. откровенно говорил, что только Советская власть может дать им, бедняцким детям, право стать образованными, а их родителям создать условия для работы на своей, а не господской земле…
Старший сын Петра Степановича знал, что его дед был крестьянином и, кажется, не самым бедным. Не все же крестьяне могли учить при старом режиме своих детей в реальных училищах. И мы тоже так думаем, нам даже помнится, что Петр Степанович в молодости немножко путал, когда ему надо было представить доказательства своего незаможного происхождения, и так путал, что мы и до сих пор не знаем, например, насчет числа десятин. А теперь вот, наконец, мы держим в руках ценный документ и из него узнаём, что ему и путаться не надо было: никаких десятин не существовало, был его папаша просто батраком. Нам бы такое социальное происхождение!
На всю жизнь запомнился мне этот юноша с пышным смолисто-черным чубом, широко открытыми глазами. Он запомнился во всем решительным, преданным родной партии, революции…
Большое внимание Василий уделял антирелигиозной работе, ликвидации неграмотности и военной подготовке молодежи. Он советовал поступать нам на рабфак, в техникумы и вузы, чтобы стать опытными советскими специалистами…
В августе 1931 года под видом туристского похода в Карпаты прибыли молодые западноукраинские подпольщики. Из сел Татарова и Микуличина они отправились на гору Пon-Иван. Примерно в четырнадцать часов началась конференция. С четкой, зажигательной речью выступил «Остап». Мы, комсомольцы, активисты, тогда не знали ни его настоящей фамилии, ни того, что он из Советской Украины. Только недавно я узнал, что «Остап» был первым секретарем ЦК Коммунистического союза молодежи Западной Украины…
Почти два года я работала в подполье с «Романом», его настоящее имя я услышала лишь много лет спустя. Работать «Роману» приходилось в глубоком подполье. Я подыскала ему надежную квартиру, покупала для него необходимые вещи. В мои обязанности входило: ежедневно доставлять ему свежую прессу, переводить некоторые заметки, устраивать встречи с нужными ему людьми…
Старший сын Петра Степановича вспомнил, как он лазил в подпол в поисках таинственного дяди Васи, со вздохом закрыл книжечку с его фотографией на обложке и стал рассматривать газеты.
Одна была за май 1922 года. Старшему сыну Петра Степановича никогда еще не приходилось держать в руках столь ветхую газету, он стал внимательно изучать ее, осторожно разворачивая полуистлевшие листы и пытаясь понять, зачем сохранялись они столь долгое время в отцовских бумагах. Сначала его внимание привлек материал о процессе правых эсеров в Харькове. Речь шла о бывшем правом эсере Пашутинском, который до революции был террористом, оказался в ссылке, затем примкнул к левым эсерам, а потом вообще устроился на советской должности и даже втерся в коммунистическую партию. «Пашутинский пытался уверить суд, что совершенно искренне проделал всю эту «смену вех». Но на вопрос обвинения, почему же он, придя к коммунизму, не разоблачил полностью своих бывших сотоварищей, он ответил: «Я был слишком связан всем своим прошлым с этой партией». Суд приговорил Пашутинского к расстрелу и, в числе других преступлений его как ответственного представителя партии эсеров, установил, «что подсудимый не раскаялся чистосердечно и слишком осторожно держался на суде, боясь, что чистосердечным раскаянием он раскроет преступную деятельность и свою, и партии, к которой он принадлежал».
Старший сын внимательно прочел всю статью про эсеров, которая называлась «Дальше в лес больше дров», но так и не понял, зачем отец хранил эту газету, что, между прочим, в иные времена могло быть и опасно. Но, уже закрывая газету, он обратил внимание на маленькую заметку под названием «Снимают колокола»:
Харьков. Крестьяне села Петровское Змиевского уезда добровольно сняли церковные колокола весом 40 пудов и доставили их в Херсон. Развиваемая кулаками и черносотенцами агитация против помощи голодающим успеха не имеет. Крестьяне не поддаются на провокации и сознательно выполняют свой долг.
Церковные колокола, церковные колокола… В голове у старшего сына Петра Степановича шевельнулось слабое воспоминание, покойная бабушка, вроде бы, рассказывала как-то о деде, о том, что он пытался воспрепятствовать снятию церковных колоколов и поплатился за это… Но, будучи обломком безумно далекого прошлого, бабушка в семье не пользовалась авторитетом, могла что-то и присочинить, ее рассказ не входил в устойчивый корпус семейных преданий, таких, скажем, как пребывание Петра Степановича в деникинской каторжной тюрьме…
Старший сын перешел ко второй газете, датированной декабрем 1930 года. «Возку сахарной свеклы с полей колхоза для сахарного завода или приемочного пункта, а также подвоз свекловичных семян и доставку минеральных удобрений производит колхоз своей тяговой силой в сроки, устанавливаемые машинно-тракторной станцией». Присутствие с детства бывших на слуху свеклосахарных словесных сочетаний без труда объясняло причины сохранения этого номера газеты с полезными производственными инструкциями среди отцовских бумаг. Но все же, на всякий случай, старший сын Петра Степановича стал просматривать и другие страницы и к своему удивлению заметил, что на ней то и дело мелькала его собственная фамилия.
Однофамильцу старшего сына Петра Степановича, а, значит, и самого Петра Степановича, задавали вопросы, а он на них отвечал. Он говорил:
К. Я был, как большинство технической молодежи, почти совершенно аполитичен. Меня мало интересовали политические вопросы; партийных взглядов, более или менее строго выраженных, у меня не было.
Председатель. Это когда было, в какие годы?
К. Я учился с 1907 по 1912 год в МВТУ.
В этот момент старший сын Петра Степановича все понял. Это был не однофамилец, это был его дядя Алексей Степанович, осужденный по делу «Промпартии». Оба номера газеты, касавшиеся ее мужа и сына, хранила его почти безграмотная бабушка, не умея прочесть, но зная, что в них написано. А уже после ее смерти папку с газетами забрал Петр Степанович, но никому их не показал.
Старший сын Петра Степановича стал читать дальше, там были стенограммы допросов не только его дяди, но и других обвиняемых. Его заинтересовал допрос Рамзина, который перемежался с допросом Алексея Степановича. Он кое-что слышал о Рамзине, не особенно лестное, от покойного профессора Потемкина, химика, хорошо помнившего процесс и лично знавшего некоторых обвиняемых. По его словам, Рамзин, кажется, свидетельствовал о том, что он получал вредительские установки из-за рубежа, от Рябушинского, которого даже прочили в министры будущего правительства. Ценность этого свидетельства была велика, хотя и ослаблялась тем, что Рябушинский умер еще в 1924 году и с тех пор уже был лишен возможности давать подобные установки, а тем более быть министром. Нужное место нашлось довольно быстро.
Ознакомительная версия.
