Ленинграда, когда устроишься…» – «Непременно напишу, обязательно напишу, но с одним условием: дай слово, что ты во что бы то ни стало немедленно же ответишь». – «Даю». – «Идет. А то знаешь: пишешь, пишешь, а они не отвечают…», – и он небрежно махнул рукой». В этот же день Есенин уехал в Ленинград … навстречу своей гибели…
Рождественка, 5/7
В начале ХХ века графологи были в большой моде. Осенью 1915 года, по просьбе юного поэта Сергея Есенина, графолог из Петрограда К.К. Владимиров анализировал следующий автограф: «Победа духа над космосом создает тот невидимый мир, в который мы уйдем. Сергей Есенин». Вскоре в ответ на заключение графолога пришло благодарственное письмо: «Уважаемый Константин Константинович. Глубоко признателен вам за охарактеризование моего творчества. Не печатая и не читая устно стихов, я перед этим находился в периоде моего духовного преломления, и вы ясно описали этот перелом до того, что я даже поражаюсь. Еще раз выражаю свою благодарность и крепко жму руку. Сергей Есенин». В главной книге о собственной жизни «Ни дня без строчки» Юрий Олеша пишет: «Я знал нескольких графологов. Один, по фамилии Зуев-Инсаров, промышлял своим искусством, сидя за столиком в кино «Уран» на Сретенке. Очень многие из пришедших в кино и прогуливавшихся в фойе останавливались у столика и заказывали графологу определить их характер по почерку.
Зуев-Инсаров, молодой, строгий брюнет в черном пиджаке и, как мне теперь кажется, в черных очках, писал свои определения на листках почтовой бумаги». Дмитрий Зуев-Инсаров – крупнейший русский графолог, председатель Русского научного графологического общества – составил психографологические характеристики многих известных лиц: А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Л. Собинова, А.В. Луначарского, Н.А. Семашко, М. Горького… Самая известная книга графолога – «Почерк и личность» издана в 1927 году.
Задачей графолога Зуев-Инсаров считал умение «заставить человека заглянуть внутрь самого себя, заставить задуматься над собственной природой и ее реальными данными и возможностями». Он утверждал: «Почерк есть проекция нашего сознания в форме определенного рода фиксированных движений. <…>Почерк, как отпечатки пальцев – индивидуален, не бывает двух одинаковых». История хранит очень любопытный документ, написанный рукой графолога Дмитрия Зуева-Инсарова: «Исследование почерка Есенина сделано мною за несколько дней до его трагического конца по просьбе ответственного редактора издательства «Современная Россия», поэта Н. Савкина».
Николай Петрович Савкин – человек из близкого окружения поэта. Известно, что в ноябре 1925 года он появлялся с Есениным в Ленинграде. Вместе с Есениным побывал у Устиновых в «Англетере». В связи с тем, что подлинность прощального стихотворения многими исследователями подвергается сомнению, слово «прощальное» часто берется в кавычки, роль Савкина, заказавшего исследование почерка Есенина, тоже становится подозрительной. Журналист Сергей Чугунов в статье «В этой жизни умирать не ново…» утверждает, что при встрече с матерью Есенина, Татьяной Федоровной, в Константинове своими глазами видел карандашный набросок этого стихотворения, оставленный поэтом в последний приезд на родину. В беседе с журналисткой Светланой Лучкиной Николай Николаевич Браун, сын Николая Леопольдовича Брауна, ленинградского поэта, непосредственного участника отправки тела покойного Есенина в Обуховскую больницу, высказал свое отношение к прощальному стихотворению поэта: «Еще один парадокс. Как записка может присутствовать в Пушкинском доме в то время, как ее публикует Устинов в «Красной газете»! И при этом, учитывая тот факт, что она изначально была отдана Фроману лично Вольфом Эрлихом? Невольно напрашивается вывод, что записка, видимо, была не в единственном экземпляре. По крайней мере, та, которая, по словам Иды Наппельбаум, «ни один год хранилась» в их семье, больше не должна была нигде фигурировать». В 1930-м году она была передана литератором Горбачевым в Пушкинский Дом (Институт Русской литературы) в тогдашнем Ленинграде, где с тех пор и хранится. Ленинградские литераторы В. Рождественский, П. Медведев, Б. Лавренев, по воспоминаниям еще одной свидетельницы печальных проводов Есенина в Обуховку, были поражены видом записки (написанной поэтом накануне, по словам Эрлиха) – она была сильно затерта по краям и сгибам, словно ее долго носили в кармане. Все эти кусочки загадочной мозаики, включая заказ графологу исследования почерка Есенина накануне его гибели, составляют очень подозрительную картину… Тем более, что Сергей Есенин, имевший ранее опыт обращения к графологу, активно посещал кинотеатры в 1925 году и, скорее всего, бывал и в кинотеатре «Уран» на Сретенке, 19, но почему-то исследование своего почерка заказал не сам….
Сретенка, дом 19
На Большой Дмитровке под номером 15 числится три здания. Основное – бывшая усадьба князей Голицыных. С 1860 года усадьба перешла во владение купцов Востряковых. Новые владельцы надстроили основное здание и возвели рядом два доходных дома, для сдачи внаймы под жилье. В начале 900-х годов Востряковы проживали в одном из доходных домов, а усадьбу, с полукруглым въездом во дворе, анфиладой залов с блестящим паркетом, нарядной лестницей, зеркальными окнами, белым ресторанным залом, арендовал Литературно-художественный кружок – центр культурной жизни Москвы. По сути, это был клуб работников искусств, с ежегодными членскими взносами, дешевыми ужинами, эстрадой, прекрасной библиотекой с читальным залом, бильярдными. Литературные диспуты, лекции, концерты, встречи… В свое время членами клуба были Шаляпин, Станиславский, Ермолова, Коровин, Бунин, Васнецов, Ходасевич… Долгие годы «Кружок», так называли его завсегдатаи, возглавлял Брюсов. Для того, чтобы обеспечить процветание клуба, одних взносов было, разумеется, мало. На верхнем этаже «Кружка» находился зал, уставленный столами с зеленым сукном. Здесь играли в «железку». Этот зал и являлся основным источником дохода. Официально игра должна была кончаться в двенадцать часов ночи, а продолжалась до шести утра. За каждый час сверх положенного полагался штраф. Бывало и Есенин с Мариенгофом поправляли здесь свое материальное положение. В «Романе без вранья» читаем: «Сначала садились за стол оба – я проигрывал, он <Есенин> выигрывал. На заре вытрясаем бумажники: один с деньжищами, другой пустой. Подсчитаем – все так на так… Стал ходить один. Играл свирепо. Сорвет ли чей банк, удачно ли промечет, никогда своих денег на столе не держит. По всем растычет карманам: и в брючные, и в жилеточные, и в пиджачные. Если карта переменится – кармана три вывернет, скажет: «Я пустой».
Придет домой, растолкает меня и станет из остальных уцелевших карманов на одеяло выпотрашивать хрусткие бумажки…» Удачная игра Есенина очень выручала друзей в безденежье. Литературно-художественный кружок просуществовал до 1919 года, потом в этом доме были различные конторы, издательства, но по привычке люди искусства собирались там, клубная жизнь еще теплилась.
