– А? Как я? – ждал я одобрения со стороны профессионала.
– Ты что вытворил с машиной? – только спросил он, сверля меня взглядом из-под насупленных бровей.
– Когда?
– Ты ее чем заводил? С толкача?
– Ну…
– Ты видел, что ты наделал? – показал пальцем механик на заднюю дверь.
– А чего там? – удивился я. – Дверь, как дверь. Ничего не помял…
– Чего ты не помял? Там у меня два трака весело!!
– Каких еще трака?
– Коротких. Я их специально повесил, чтобы залезть сзади было легче. Ты болты сорвал. Да хрен с ними с болтами, винтов таких не найти…
– Найдем, – и я начал вглядываться в песок.
– Хрен ты чего найдешь. Ты мне… – и механик со всего маху ударил мне, ищущего взглядом в сыпучем песке винты, в глаз. Не долго думая, я ударил его. Мы схватились и дружно скатились с песочной насыпи, теряя на ходу пилотки.
– Найду я тебе винты, найду, – сказал я, сев на земле и подумав, что в последние сутки мне просто везет на затрещины.
– Да где ты их теперь найдешь, а меня старший вздрючит…
– На меня свали…
– Он все видел, меня все равно вздрючит.
Что это означало для молодого механика, я понимал, но желания его жалеть не было – глаз понемногу заплывал, несмотря на то, что я тут же начал растирать место удара, не поднимаясь с земли. Я смотрел на дверь десантного отделения и думал, где достать винты, когда створки
БМП начали открываться и оттуда вылезло человек шесть солдат моего взвода.
– А вы чего тут делали, бойцы?
– Спали… – признался один из солдат.
– Выспались?
– Все болит…
– Значит за дело…
– А вам тоже за дело? – прищурил глаз один из солдат.
– Вроде того… Машину помыть, раз уж попались. И соседнюю заодно. Да, кстати, нашедший шесть винтов для болтов, получит увольнительную.
– Брось, Сань, – сказал механик. – Найду я. Рожу потри, а то фонарь засветит.
Синяк проявился фиолетовым цветом.
– Ханин, ты с кем подрался? – встретил меня ротный около вышки.
Желтые Жигули стояли поодаль, что означало и наличие на директрисе замполита.
– С БМП, кусачая попалась.
– А фамилия БМП какая? – пытался дознаться ротный.
– Триста первая.
– Шутник, блин.
– Серьезно. Никогда не думал, что такое произойти может, но…
– Я с тобой потом разберусь.
К нам подошел командир батальона, приехавший на полигон проверить, как идут стрельбы.
– Ханин, на БМП упал? – бодро спросил он.
– На нее, родимую.
– Если у тебя кто из солдат на нее же упал – получишь десять суток губы. Ясно?
– С удовольствием, – отреагировал я.
– Почему же так?
– Отоспаться дадут, да помоюсь заодно.
– Ты достал со своей баней, – рявкнул ротный.
– А я не про баню, товарищ старший лейтенант, я про устав внутренней службы и заботу командира о личном составе…
– Хватит трындеть. Стрелять из БМП с таким глазом можешь? – спросил комбат.
– Синяк не мешает.
– Тогда: в машину! Мне экипажа для офицерских стрельб не хватает, заодно и тебя проверю.
Я полез в указанную твердой рукой командира БМП, неся в руке пулеметную ленту, которую мне вручил один из стоящих около вышки солдат. Выполнил все так, как сам сутки назад учил солдат: шлемофон к рации, ленту в пулемет, выстрел в орудие и, прижав к горлу микрофоны, прокричал: "Вышка, я третий – к бою готов".
– Вперед, – раздалось в наушниках, и машина дернулась.
Вентилятор вытяжки не справлялся, но я прилип к видоискателю орудия. "Вот она мишень, стоит, родненька", – увидел я в прицельную сетку мишень танка. Палец большой руки сам нажал на копку. Выстрел ушел вперед, и мишень легла. Ручку вниз. Выстрел в ствол. Закрыть.
"Сетка". Второй выстрел положил следующую мишень. Я повернул немного башню и увидел стоящие мишени для стрельбы из пулемета. Прицелился, нажал большим пальцем левой руки на кнопку… ничего последовало. Я нажал снова. Та же реакция. Пулемет молчал. "Неужели не загнал патрон в ствол?" – подумал я, открывая на ходу пулемет. Нет. Капсуль виднелся в стволе, и лента свисала оставшимися сорока девятью патронами. "Предохранитель перегорел", – мелькнуло у меня в голове, и я сжал микрофоны у себя на горле.
– Вышка, я третий. Вышка, я третий.
– Что у тебя, третий? – послышался в наушниках голос комбата.
– У меня предохранитель перегорел, не могу стрелять из пулемета,
– прокричал я под шум ревущей машины.
– Ну и катись так… – буркнул комбат в наушниках.
"Ага, щас", – подумал я и положил руку на пулемет. Если оттянуть зажим, то можно вручную нажать на верхнюю гашетку пулемета, и я посмотрел в видоискатель. Мишени были прямо передо мной, как на ладони. Я поправил направление и нажал пальцем на гашетку. Мишени упали и поднялись вновь. "Ага, есть!" – обрадовался я и повторил процедуру.
– Прекратить стрельбу, – раздалось в шлемофоне. – Разряжай.
– Вышка, я третий, оружие разряжено, – доложил я, разрядив пулемет и проверив отсутствие выстрела в столе орудия.
– Возвращайтесь.
Не снимая шлемофона и держа ленту с остатками патронов в руке, я подходил к наблюдательной вышке.
– А говоришь, что "предохранитель перегорел", – передразнил меня комбат, выходя навстречу.
– Он и перегорел. Механик меняет, – показал я рукой на машину, где механик влезал в люк наводчика.
– А как же ты стрелял? – поднял брови майор.
– Вручную… Рукой прижал и на гашетку…
– Вручную? И так прицельно? Ну, ты даешь, Ханин. Баню ты точно заслужил. Ротный, сегодня третий взвод возвращается в часть. Взвод отправить в баню. Скажешь, что мой приказ.
– Есть, – махнул рукой к фуражке старлей.
Я отошел к солдатам, перед которыми стояли два командира взвода.
Салюткин и его верный друг лейтенант Воронов объясняли подчиненным двух взводов то, как они будут вступать с ними в "половые" взаимоотношения в случае малейшего непонимания. Воронов держал в руке самодельные нунчаки – две деревянные палочки, связанные между собой холщовой веревкой. Нунчаки должны были изображать боевое японское оружие, главным специалистом по которым в Советском Союзе считался Брюс Ли по демонстрируемым в видеосалонах фильмам. Еще в девятом классе такие самопальные нунчаки, которые я вырезал на станке после урока труда, меня спасли от приставания солдат стройбата, копавших траншею для кабелей на нашей улице. Нунчаки я носил на боку за поясом и, когда передо мной появился непонятной для меня национальности парень в армейской форме, сделал шаг назад и отказался отдавать имевшуюся в наличии мелочь. На мои возражения, встал еще один солдат, и тогда я достал нунчаки. Я не выпендривался, как это делали мальчишки, вытаскивая ножи или кастеты, я не пытался сделать сложные, отрабатываемые неделями упражнения. Я крутил только переднюю и заднюю "восьмерки", но этого было достаточно, чтобы пройти между стройбатовцами, даже не рискнувшими двинуться навстречу этому, запрещенному уже в то время к свободному ношению, холодному оружию.
