Но мысли, высказанные тогда Брюсовым, не умерли. Они живы. До сих пор еще. В Советской России. И наряду с другими микробами буржуазного индивидуализма — заражают мозги даже молодых пролетарских литераторов.
Начинаются мечты о «свободе творчества». Отсюда культ Есенина. Пусть «свобода в кабаке», хулиганская свобода, пусть свобода добровольной смерти, — все равно, — какая ни на есть, — а «свобода».
Это большая опасность. О ней стоит поговорить всерьез.
Нельзя отмахнуться: — «буржуазный пережиток». Да, — буржуазный пережиток. Но чем об’яснить, что этот буржуазный пережиток оказался таким живучим, таким активным, что даже белую горячку сумел возвести в символ вожделенной свободы.
Причин две. Первая, основная — это общие условия нашего на 90 % мелкобуржуазного мещанского бытия.
Ленин это обстоятельство учел: «мы не скажем, разумеется о том, чтобы преобразование литературного дела, испакощенного азиатской цензурой и европейской буржуазией, могло произойти сразу. Мы далеки от мысли проповедывать какую-нибудь единообразную систему или решение задачи несколькими постановлениями… Перед нами трудная и новая, но великая и благодарная задача».
Задача трудная. Сразу дело не делается. Этим об’ясняется, почему буржуазный пережиток еще не изжит. — Но если еще не изжит, — значит изживается, постепенно отмирает? — Нет. — Иногда укрепляется, а кой-где и усиливается. Следовательно, есть еще какая-то причина, помимо инерции нашего мелко-буржуазного бытия, затрудняющая борьбу с этим буржуазным пережитком.
Причина эта — неумелость, так часто характеризующая у нас организацию пролетарского литературного дела. Нередко делается, как раз то, чего делать с литературой нельзя, — то, что Ленин счел нужным специально оговорить.
У нас встречаются и «механическое равнение, и нивеллирование, и стеснение личной инициативы, и схематизм, и шаблонное отождествление», и безусловная вера во всемогущество циркуляров и постановлений.
Вот почему не только пресловутое «возрождение» буржуазной литературы, но и наша собственная вина порождают упадочные мечтания о свободе слова, о творческой инициативе и грустные размышления о «рабе мудрого Платона».
Даже в пролетарской литературной среде («Перевал») воскресают разговорчики Брюсова 1905 года; не добитый буржуазный пережиток оживает и грозит разрушить начатое строительство подлинно свободной пролетарской литературы.
Влад. Бонч-Бруевич
ЧТО ЧИТАЛ ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН В 1919 г.
Хотя Владимир Ильич в послесловии в книжке «Государство и революция» заявил, что «революцию приятнее делать, чем изучать», но на самом деле в вихре событий он невероятно много читал, много писал, много литературно работал. И если я, входя в кабинет Председателя Совета Народных Комиссаров, заставал Владимира Ильича у правого окна, заложившего руки за спину под пиджак, или державшего большие пальцы обеих рук в прорезях жилета, устремленно смотрящего вдаль на Кремлевскую площадь, нередко так глубоко задумавшегося, что он не слыхал шаги входящего, то я наверно знал, что надо готовить бумагу, что вскоре Владимир Ильич засядет за писание, и что тогда мелкий, ровный почерк испещрит множество листов, которые надо будет из всех сил торопиться переписывать для проверки Владимиром Ильичем всего написанного. И так не хотелось в эти часы его глубокой думы беспокоить повседневной работой, той необходимой, важной и нужной прозой жизни, которая сосредотачивалась в то время в Управлении Делами Совнаркома.
Когда Владимир Ильич начинал писать, то он писал запоем, почти без помарок, очевидно едва успевая рукой записать то, что он ранее до мелочей продумывал, что творил во время самого процесса писания. И когда он был особенно увлечен работой, как, например, при написании его известного памфлета «Ренегат Каутский и пролетарская революция», когда он буквально пылал гневом, тогда Владимир Ильич прекратил все дела по работе в Совнаркоме, запирался в кабинете и целые дни до поздней ночи писал это изумительное по силе произведение последних лет его литературной деятельности.
Трудно нам, рядовым работникам, представить себе всю силу и мощь, гениальных восприятий, разобраться во всей глубокой и скрупулезной лабораторной работе, которая проводится такими редко встречающимися всеоб’емлющими умами, к которым принадлежал ум Владимира Ильича. И нам, желающим знать все из жизни и деятельности нашего действительно незабвенного вождя, приходится по капельке собирать решительно все, что характеризует духовный облик великого мыслителя, борца и революционера мысли и дела.
В июне 1919 г. в поисках за указанием всей общественной литературы вышедшей в 1918 г. и в 1919 г., которая мне была нужна для некоторых моих работ, я наткнулся на «Книжную Летопись» в издании «Книжной Палаты», продолжавшуюся издаваться соединенными номерами и в эти тяжелые годы. В них я нашел многое, что искал. Я тотчас же приобрел номера этого журнала для Владимира Ильича и передал их ему. Владимир Ильич сейчас же занялся их просмотром и выразил удивление, что несмотря на царившую всюду разруху, особенно тяжело отзывавшуюся на писчебумажной и полиграфической промышленности, издано так много разнообразных и хороших книг.
Просматривая номера «Книжной Летописи», Владимир Ильич отмечал на полях все, чем он заинтересовался и как всегда, так и здесь проявил свою склонность к систематизации и порядку. Помимо того, что он чертой и нотабенами химическим карандашом отметил на полях все книжки, его заинтересовавшие, подчеркнув их названия, а в некоторых местах и содержание, он в правом углу первой страницы каждого номера журнала выписал «№ и далее №» под этой надписью, столбиком в цифровом восходящем порядке, крупно и четко выписал все номера тех книг, которые пожелал прочесть. В некоторых местах, те номера, которые его особенно заинтересовали, он — написав их в столбике — особо крупно выносил их в поле налево, несколько раз подчеркнув, иногда закружив в круги, и написал слово «особенно».
В одном только месте, именно в №№ 21–23, июнь 1918 г., выписывая №№, он сделал ошибку, написав сначала 1886, а потом 1879. Все ясно, отчетливо, систематично, как всегда и все он делал от малого до великого. Те номера, которые занимали, очевидно, среднее место по интересу, он кроме того подчеркнул в тексте одной чертой. Интересовавшие его журналы он не только отметил на первой странице номера «Книжная Летопись» на какой именно странице значится этот журнал, но и выписывал название его, например, «Накануне», «Утроба».
Я полагаю, что всем нам будет интересно знать, чем же именно заинтересовался Владимир Ильич из всей литературы на русском языке, вышедшей в бурные годы 1918 г. и в 1919 г., просмотрев все номера «Книжной Летописи» за 1918 г. за весь год, а 1919 г. с январского номера (№ 1) по № 17 7-го мая 1919 г. — включительно.
