Глава XXII
МУЗА АРИОСТО И ТИЦИАНА
С наступлением весны Лукреция порой ускользала из Феррары, чтобы отправиться со свитой в Бельригуардо. За крепостной стеной возникал гигантский портал с гербом д'Эсте наверху, за ним открывался передний двор; окружавшие его готические здания были украшены окнами с импостами, выходящими на большую арку и виднеющуюся за ней аллею из кипарисов, напоминающих зеленые веретена. Дальше простирался огромный парк, подчинившийся рукам садовников; ровные лужайки, кустики букса, подстриженные в форме конуса, пирамиды или шара, вечнозеленый лабиринт и фонтаны, украшенные статуями мифологических героев, — все это располагало к тому, чтобы еще раз перечитать «Азоланские беседы», и побуждало «стремиться к чему-нибудь веселому, чтобы не умереть от скуки». Просперо Прозери и Баттисто Стабеллино рассказали о способности Лукреции восхищаться: она не только обладала ею сама, но и умела передать ее своему окружению, словно внутри нее жило некое жизнерадостное божество, не позволявшее ей стареть. Можно было сказать, что время лишь ласково коснулось ее, подобно тому как солнце золотит плоды летом. Иногда вместе с двумя или тремя дамами она отправлялась по дороге в Кастеллину, возведенную на развалинах крепости. Там, вдали от любопытствующих взоров, она купалась в подземном гроте, где герцог Эркуле I повелел выложить мрамором бассейн, питаемый водами По.
Лукреции исполнилось тридцать шесть лет, настало время воспоминаний. Однажды на одном из пиров во дворце Костабили появился кардинал Фарнезе, герцогиня не сразу узнала брата Джулии, в свое время столь неравнодушного к дамскому обществу. Да и сам он, будущий Павел III, изумился, увидев дочь Александра VI не строптивой и игривой, а серьезной и спокойной. За очарованием этой встречи последовало грустное событие: кончина Альдо Мануция причинила ей настоящую боль. Не кто иной, как Бембо показал ей истинное значение работы этого ученого мэтра над изданием произведений Горация или Ювенала, украшенных яркими буквицами. Он использовал для переплетов самую красивую козью или телячью кожу и самые роскошные шрифты. Лукреция испытывала наслаждение от шедевров Альдо Мануция и разделяла его с Изабеллой Мантуанской. С годами их отношения изменились. Изабелла призывала Лукрецию на помощь, если нужно было успокоить ее больного мужа, с которым случался приступ за приступом. Победитель битвы при Форну теперь был всего лишь человеком, озлобленным тем, что столь посредственно закончил военную карьеру. Он чувствовал себя одиноким и сомневался в своем выздоровлении.
Что касается Льва X, то, создавая видимость добрых отношений, он угрожал и Мантуе, и Ферраре. В июне текущего 1515 года он отобрал жезл гонфалоньера у зятя Изабеллы Франческо делла Ровере, чтобы передать его своему племяннику Лоренцо Медичи. Двуличие нового понтифика ничем не отличалось от двуличия Юлия II. У семьи д'Эсте было достаточно оснований беспокоиться о том, сможет ли Бембо их защитить.
В середине сентября Лукреция несколько ободрилась. Франциск I только что одержал блестящую победу при Мариньяне над миланским герцогом Максимилианом Сфорца. «Битва гигантов», развернувшаяся 14 и 15 сентября, открыла королю Франции двери в Италию. Хотя Альфонсо не участвовал в сражении, молодой государь не забыл ни о своих друзьях, ни о том, что Лев X имел виды на Феррару. Поэтому, когда три месяца спустя глава Церкви принимал победителя, последний напомнил ему, что Феррарское герцогство находится под его защитой, и добился возвращения Модены и Реджо. Этот понтифик не любил французов, ведь Людовик XII взял его в плен в Равенне, привез в Милан и отправил бы во Францию, если бы будущему папе не удалось сбежать. Д'Эсте, будучи союзниками с «варварами», никогда не смогли бы добиться его милости.
Теперь Феррара была в безопасности, и, словно в дополнение к этому, к Лукреции приходит слава. В том же 1515 году был опубликован «Неистовый Роланд», который благодаря Ариосто обессмертил герцогиню. В Пантеоне, воздвигнутом для восьми самых знаменитых женщин своего времени, куда попадает рыцарь Ринальдо, Ариосто оставляет первое место Лукреции Борджа, а второе — Изабелле Мантуанской. Этот мечтатель, ставший чиновником по воле Альфонсо д'Эсте, своего дальнего родственника, бежал от действительности, делая фантастические переводы Плавта и Теренция. Начиная с 1507 года его считают «одним из наиболее знаменитых своими знаниями людей, какого только можно встретить в Италии». Он перешел на службу к Ипполито, поскольку его положение было ему не по душе, и если кардинал и держал его при себе, то скорее из желания оправдать свою репутацию мецената, чем из уважения к писателю. Эркуле Строцци, который когда-то был его другом, описывал «его большие глаза, полные мечтательности, грусти и доброты».
Поддержка, которую Ариосто оказал герцогу д'Эсте во время интердикта, наложенного Юлием II на Феррару, вызвала у Лукреции чувство благодарности. Кроме того, поэт и его государыня обнаружили сходство между собой, поскольку оба многое пережили, оба познали любовь и страдание. Она постоянно оказывала ему всяческие знаки внимания, что помогало ему переносить спесь Ипполито, который, прочитав «Неистового Роланда», воскликнул: «Мессир Лодовико, откуда вы набрали столько глупостей?» Поклонник поэта президент де Бросс скажет три века спустя: «Ариосто для меня — источник вечного наслаждения. Чем больше я его читаю, тем больше он мне нравится, ради него одного стоит выучить итальянский, чтобы читать его творения».
Когда Тициан прибыл в Феррару 13 февраля 1516 года, Лукреция была к нему очень внимательна. Разместив его в Кастель Веккьо вместе с двумя его спутниками, герцогиня, как можно прочесть в расходных книгах двора, следила за тем, чтобы они не испытывали недостатка в свечах и чтобы специально выделенные для этого слуги поддерживали огонь. Она попросила венецианского мэтра расписать герцогский дворец. Он нарисовал там горы Кадоро, своей родины, изобразив человека на фоне пейзажа в ультрамариновых тонах, сияние которым придавала ляпис-лазурь. Затем Альфонсо предложил Тициану проиллюстрировать произведение Филострата Лемносского, написанное в III веке нашей эры. Два сюжета привлекли внимание художника: «Вакханалия» и «Празднество Венеры». По возвращении в Венецию он отправил наброски в Феррару, сопроводив их следующим посланием: «Я полностью к вашим услугам, в случае если какой-либо из рисунков вас не удовлетворит, я готов прислать вам другие, поскольку я отдал тело и душу Вашим Сиятельствам. Нет такого удовольствия, какое я счел бы большим, чем быть достойным того, чтобы служить вам всегда и повсюду»1.
