Послание от имени власти включает донельзя прозрачные ассоциации. СА — конечно, «социальная ассенизация», но уж очень похоже на аббревиатуру «штурмовых отрядов» из быта фашистской Германии. Обращение «Жиды города Питера!» — плоть от плоти другого обращения: «Жиды города Киева!» А оно шло первой строкой в гитлеровском документе времен оккупации. Стругацкие, таким образом, почти прямо говорят читателю (зрителю): страна имеет шансы свалиться к фашизму и юдофобии. О последней сказано прямым текстом: «У нас же юдофобия спокон веков — бытовая болезнь вроде парши, ее в любой коммунальной кухне подхватить можно! У нас же этой пакостью каждый второй заражен, а теперь, когда гласность разразилась… они заорали на весь мир о своей парше».
Люди немолодые, тертые, лихорадочно готовятся к завтрашнему дню. Звонят в милицию, названивают высокопоставленным знакомым, пытаясь избежать правительственной воли, но затем, смирившись, собирают вещи — для тюрьмы, для этапа, для лагеря. Но тут на сцене появляются молодые ребята: младший сын и его друг. Они отвечают на недоуменный вопрос родителей, почему именно им прислали «повестки»: «Приносят тем, кто выбор сделал раньше, — ему еще повестку не принесли, а он уже сделал выбор! Вот маме повестку не принесли. Почему? Потому что плевала она на них. Потому что, когда они ее вербовали в органы в пятьдесят пятом, она сказала им: нет!» А когда «черный человек» является вновь, молодые сначала пытаются его подкупить, а потом жестоко избивают, почти убивают. Сейчас же вспыхивает свет и выясняется, что «система» отменяет прежние свои распоряжения. Никому никуда больше не надо идти, можно разбирать сидора´…
Создается устойчивое впечатление: если бы вестника «системы» не избили, то бумажки с отменой старых «повесток» не были бы явлены. Нетрудно извлечь простой вывод, к которому подводят авторы пьесы. Его можно озвучить примерно так: «„Система“ одряхлела, не бойтесь, давайте ей сдачи сегодня и сейчас, каждый на своем месте. Она уступит. Она обязательно уступит». И хотя бы не вернется к Сталину.
Авторам «Невеселых бесед» впоследствии приписывалась какая-то особенная проницательность: разве не предвидели они события 1991 года? Разве не прямо на ГКЧП выводят мрачные сцены с «черным вестником»?
По мнению Бориса Натановича, это верно только отчасти. «В самом конце восьмидесятых, — писал он, — было уже совершенно очевидно, что попытка реставрации должна воспоследовать с неизбежностью: странно было бы даже представить себе, чтобы советские вседержители — партийная верхушка, верхушка армии и ВПК, наши доблестные „органы“, наконец, отдадут власть совсем уж без боя. Гораздо труднее было представить себе ту конкретную форму, в которую выльется эта попытка повернуть всё вспять, и уж совсем невозможно было вообразить, что эта попытка окажется такой (слава богу!) дряблой, бездарной и бессильной. Дракон власти представлялся нам тогда хромым, косым, вялым, ожиревшим, но тем не менее все еще неодолимым».
1990-й… Многие уже расстались с мыслью о несокрушимости системы.
Но далеко не все.
В книгах своих Стругацкие не раз выражали надежду: наше поколение кое-что делало правильно, где-то давало слабину, совершало не тот выбор… но дети могут вырасти лучше нас…они-то и сдвинут этот старый смрадный мир в сторону лучшего будущего.
Например, в повести «Гадкие лебеди» дети обретают необыкновенную мудрость и могущество. Они выступают против всего убийственного арсенала власти — полиции, армии, спецслужб, автоматов, танков, истребителей — с прутиками в руках и побеждают. Ради детей продает душу дьяволу один из главных героев повести «Отягощенные злом». К тому же умные воспитанники — самый важный итог деятельности центрального персонажа «Отягощенных злом» Георгия Анатольевича Носова. Кстати, и повесть «Хищные вещи века» заканчивалась тем, что во всем многолюдном городе-государстве лишь дети избавлены от отравы, сгубившей старшие поколения; взрослые утопили свою жизнь в повседневной суете, наркотическом дурмане и прочих бессмысленных удовольствиях, но дети еще могут начать всё сызнова, сделать жизнь светлее…
Так вот: в «Жидах города Питера» несломленные и свободные сыновья фактически ломают власть, попиравшую их родителей. Братья Стругацкие вывели на подмостки театрального действия заветную свою мечту — воспитать такое поколение, которое сломает систему и, возможно, построит первый этаж Нового века.
Пьеса «Жиды города Питера» — своего рода памятник идейной последовательности Стругацких: авторы сделали твердый выбор, они честно придерживались этого выбора на протяжении многих лет, а когда ситуация, наконец, потребовала от них: «Враг ослабел! Надо бить его, пока не очухался. Бейте же!» — они нанесли удар…
Братья Стругацкие получили необыкновенную известность и высокую признательность советской интеллигенции после выхода повестей, созданных ими в 60–70-х годах. Работы, относящиеся к раннему, «романтическому», периоду, завершившемуся «Попыткой к бегству» (1962), сделали Стругацких весьма значительными фигурами в нашей фантастике. Но впоследствии тексты «романтического» периода постепенно перешли на второй план, уступив пальму первенства повестям «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Понедельник начинается в субботу», «Улитка на склоне», «Пикник на обочине».
Тексты 60–70-х отличались высоким градусом публицизма — гораздо большим, чем в период «Страны багровых туч» и «Пути на Амальтею»; это литература социально-философских идей. При этом она
а) делалась языком, близким потенциальному читателю;
б) делалась на очень высоком драйве;
в) делалась в рамках фабульной конструкции, которая основывалась на сюжете-приключении, либо на сюжете-расследовании, то есть имела детективную составляющую;
г) была чрезвычайно насыщена диалогами, при сухом, рубленом способе изложения, малом числе прилагательных, малом числе длинных предложений с разного рода сложноподчиненными наворотами и деепричастными осложнениями.
В 80-х годах ситуация резко изменилась. Мы говорим сейчас не о мировоззрении Стругацких: идеи, которые они исповедовали, с ними и остались. Мы говорим о способе строить тексты, о творческом методе.
Эти изменения видны на примере романов «Хромая судьба», «Отягощенные злом» и повести «Волны гасят ветер».
Градус публицизма в них не то что не упал, а, скорее, заметно повысился. Но теперь это публицистическое наполнение художественных текстов стало проявляться несколько иначе. Если раньше Стругацких интересовало развитие идей, их обсуждение, то теперь им этого было недостаточно. Теперь добавился некий комментарий культурно-религиозного наследия, то есть стремление не только дискутировать и утверждать свой вариант истины, а еще и оценивать то, что существует вне данного варианта, — порой веками и тысячелетиями. Особенно ярко эта «новина» выразилась в «сорокинской части» из повести «Хромая судьба» и, более приглушенно, в «Отягощенных злом».
