Эллен была в это время в гостиной и сразу обернулась: эти слова были так необычны для Дугласа.
И в эту секунду он упал. Он был уже мертв, когда его внесли в комнату.
Все знаменитые деятели выступали на его похоронах. Сюзен Антони прочла траурную речь Элизабет Кейди Стентон о человеке, который один из всех поддержал ее требование о женском равноправии еще на первом съезде в 1848 году.
Память об этом человеке запечатлена в мраморе и бронзе, в стихах и песнях. Но камень и бронза мертвы, и только книга может заставить слова звучать как живые. Из глубины десятилетий мы слышим голос Фредерика Дугласа:
«Хоть я главным образом связан с одним только классом обиженных, угнетенных и порабощенных людей, я не могу оставаться равнодушным к несправедливости и страданиям, которым подвергают каких бы то ни было членов великой семьи человеческой. Я не только американский раб, но я и человек и как таковой обязан употребить все свои силы на благо великого рода людского… Я уверен, что чем скорее мир узнает о зле, совершаемом в семье человеческой, тем скорее это зло будет уничтожено».
В апреле, в середине воскресного дня, я впервые поднималась на Анакостиа-Хайтс.
— Здесь есть ступеньки на гору, — предупредили меня.
Но я знала об извилистой тропинке, по которой хаживал он, и решила избрать ее. Теперь она заглохла и заросла местами, но я дошла по ней до сада, разбитого на склоне холма, и там, где тропа пересекается гудронированной дорожкой, увидела, как ожидала, цветущий куст сирени.
Типичный старинный дом, какие можно встретить в Виргинии, — с верандой, каретным сараем и флигелем для слуг. Ныне этот дом и участок вокруг него охраняются Негритянской межклубной женской ассоциацией по увековечению памяти Дугласа. Я постояла возле солнечных часов, пытаясь по ним угадать, который час, заглянула в колодезь, посидела немножко на каменной скамейке под изгородью, увитой цветущими растениями.
Казалось, что я вижу ясно их всех на террасе и в комнатах, залитых солнцем, с каминами и удобными скамейками под окнами. Со всех сторон на меня глядели портреты: вот Сюзен Антони, Уильям Ллойд Гаррисон, молодой красавец Чарльз Самнер, Уэнделл Филиппс, Авраам Линкольн.
Погрузившись в мечты, я долго сидела за его письменным столом, перебирая его записные книжки и пожелтевшие листы, испещренные цифрами, на которых он пытался подытожить свой жалкий банковский счет. Вдоль стен кабинета высились до самого потолка полки с книгами в истрепанных переплетах, с исписанными на полях страницами. Он явно предпочитал всем остальным те книги, в которых говорилось о людях. На втором этаже висели портреты членов семьи Дугласа, тут и там были разложены принадлежавшие им мелкие вещи.
А в спальне Дугласа в запертом шкафу стояли флаг и заржавленный мушкет.
По моей просьбе шкаф открыли, и я прижалась лицом к складкам флага Джона Брауна. Да, это он, и в 1946 году он все еще стоял в комнате Фредерика Дугласа и не был развернут!
Вероятно, я оставалась в этих комнатах немало времени, ибо вдруг обнаружила, что темнеет и я одна. Стеклянная дверь была открыта настежь, и я вышла на балкон, на крохотный балкончик, где можно сидеть в одиночестве и предаваться размышлениям. Не раз, надо полагать, выходил сюда в такие весенние вечера Дуглас. Устремив свой взор на сгрудившиеся у подножья холма домики, он видел, как и я, сверкающую ленту реки, а дальше — сказочно раскинувшийся как на ладони Вашингтон. В его время не было еще остроконечного, уходящего в небо обелиска Вашингтона, но круглый купол Капитолия существовал и тогда. Дуглас видел это здание — предмет его гордости, видел и затейливую сеть улиц своего любимого города, столицы государства, которому он так верно служил.
И вдруг совершенно невольно, стоя на этом балконе, я поняла, почему на закате жизни был так спокоен взор Фредерика Дугласа. Не потому, что он был обманут иллюзией величия, не потому, что считал свою цель достигнутой, и не потому, что верил, будто все человечество уже пошло по пути прогресса. Но, стоя здесь, на этом балкончике, и устремив свой взгляд на небо поверх купола Капитолия, он видел ее — всегда и неизменно изливающую яркий свет надежды — путеводную Полярную звезду.
В этом повествовании о борьбе человека за свободу многое может показаться невероятным. Но здесь, в этой книге, — все правда. В ряде случаев я цитировала непосредственно из автобиографических книг Фредерика Дугласа. Собственные его слова, прямые и ясные, воссоздают портрет этого человека.
Книга «Жил-был раб…» была впервые опубликована в Соединенных Штатах в 1947 году. В то время я вынуждена была несколько сократить свою рукопись для печати. Нынешней зимой, готовя в Москве свою книгу к изданию на русском языке, я получила возможность включить во вторую половину важные исторические факты. Я выражаю глубокую благодарность издательству «Молодая гвардия», позволившему мне, таким образом, дать моим новым читателям лучшую книгу. Приношу также свою искреннюю благодарность В. Лимановской и И. Левидовой, немало и добросовестно потрудившимся над переводом книги. Хочу особо отметить, что в своей работе я пользовалась среди других источников книгами: «Негритянский народ в истории Америки» Уильяма Фостера, «Черная реконструкция» и «Джон Браун» Уильяма Дюбуа, «Сюзен Антони» Айды Харперс, «Дипломатические связи Соединенных Штатов в Гаити» Рейфорда Логана, журналом «Вестник негритянской истории» под редакцией Картера Вудсона и, разумеется, всеми автобиографическими книгами самого Фредерика Дугласа.
Шерли ГРЭХЕМ
Москва, апрель 1959 г.
Происхождение этого слова не ясно. Первоначально английские солдаты так называли восставших в 1775 году колонистов Новой Англии. Позднее в Южных штатах этим словом обозначали уроженцев Севера. В период гражданской войны южане называли «янки» северян. В настоящее время это прозвище относят ко всем жителям США. (Прим. ред.)
Знаменитое восстание рабов, которое произошло в штате Виргиния в августе 1831 года. Восстание было жестоко подавлено, его руководители, в том числе и сам Нат Тернер, казнены. (Прим. ред.)
Аболиционизм (от латинского Аbolitiо — отмена, уничтожение) — общественное движение, добивающееся отмены какого-либо закона или института. В США с конца XVIII века — движение за отмену рабства негров. (Прим. ред.)
