В Лондон мы прибыли в самый разгар туристского сезона. В гостиницах битком. Без толку убили мы на поиски день. Во Фрогмор-коттедж ехать так поздно не могли, потому на Джермин-стрит пошли мы на освещенные окна и позвонили наобум в дом, с виду семейный пансион. Нас приняла седовласая дама в строгом черном платье с золотым медальоном. Гостиная была увешана фотографиями знаменитых людей, в их числе – король Эдуард VII. Без всякой надежды спросив, нет ли комнаты, с удивлением услышали мы, что – есть. Привели нас в покои с ванной, преудобные, почитай, роскошные. Но падали мы с ног от усталости, мечтали лишь о ванной и постели и вопросом, откуда такое счастье, не задавались. Среди ночи нас разбудили крики в коридоре, потом стук в нашу дверь. В сем мирном жилище, подумали мы, верно, шумит какой-то жилец, вернувшись под мухой. Вставать сил не было. Шум прекратился, и мы снова уснули.
На другой день пришла к нам обедать теща с сыновьями Дмитрием и Никитой. Вечером заглянул приятель, Тони Гандарильяс, атташе чилийского посольства, и рассказал, что наша строгая хозяйка – Роза Льюис, известная на весь Лондон стряпуха, что раньше Эдуард VII ценил ее стряпню не меньше, чем ее прелести. Но однажды кастрюли она оставила и открыла пансион. И теперь сюда сходятся лондонские кутилы, как прежде в Вене хаживала золотая столичная австрийская молодежь к фрау Захер. Роза пьет запоем, но только шампанское, и ничего другого пить в своем заведении не дает.
Гандарильяс пригласил нас переехать к нему в чейнуокский особняк, где гостили уже мы не раз.
Тони, вечно молодой и любимый лондонским обществом, был из самых остроумных и веселых людей, каких я знал. Написал он книгу «Мое королевское прошлое» – вещь пресмешная.
В каталоге выставки наша «Перегрина» значилась как жемчужина историческая, принадлежавшая в XIV веке к сокровищам испанской короны. Упоминалось даже о Клеопатре как первой ее владелице.
Между тем у герцога Эберкорна имелась жемчужина, которую он считал подлинной «Перегриной», и подлинность нашей оспаривал. Мы сравнили обе. Оказалось, они рознятся формой, весом, величиной. Для очистки совести я сходил в библиотеку Британского музея посмотреть ювелирные справочники. В описании, мной найденном, приметы и вес «Перегрины» Филиппа соответствовали именно нашей, а не герцоговой.
Народ на выставку валил валом. Княгиня Фафка Лобанова-Ростовская, которую знал я с детства, сестра леди Эджертон и бывшая фрейлина великой герцогини Елизаветы, в галерее дневала и ночевала, вызвавшись быть добровольным гидом. Фантазия у нее была большая, речь бойкая. Хлебом княгиню не корми, дай надуть в уши несусветищу доверчивым посетителям. Однажды я застал ее в окружении внимательных слушателей перед нашей «Перегриной». Подхожу послушать княгинины байки. Слышу, рассказывает, как Клеопатра растворила жемчужину в уксусе, чтобы сумасбродством роскоши покорить Антония. Потом помолчала для пущего эффекту и заявила: «Эта самая жемчужина – перед вами!»
Между делом она сообщала, что залы в ее петербургском дворце были столь велики, что от стены до стены было неделю пути, а еще что купалась однажды в севастопольской гавани и спасла тонувший броненосец, ухватив якорную цепь и вплавь дотянув линкор за цепь до причала.
В тот наш приезд в Лондон миссис Лисгоу Смит, русская дама замужем за англичанином, предложила мне открыть магазин парфюмерии «Ирфе». Я тотчас загорелся. Вскоре на Давер-стрит, 45, появился бутик в стиле Директории. Салон был светло-серый с кретоновыми в серо-розовую полоску занавесями, а соседнюю комнату обустроили мы с Ириной для себя. Комнатка напоминала шатер. Это нравилось посетителям и добавило успеха делу.
Когда мы вернулись во Францию, дочь объявила нам, что собирается замуж за графа Николая Шереметева. Родителям трудно понять, что дети выросли. Мы не исключение. Дочка – барышня уже, невеста! Не верилось. Николай, однако, нам нравился, и выбор дочери мы одобрили. Мы уж радовались ее счастию, а оно чуть было не расстроилось. Николай заболел туберкулезом и вынужден был уехать в Швейцарию. Брак в данный момент исключался, и мы, не внемля мольбам и слезам нашей барышни, за женихом ее не пустили. Несколько месяцев спустя положение дел стало более обнадеживающим, и мы позволили ей ехать с условием, что согласимся на брак лишь по заключении врачей о полном выздоровлении Николая.
Биби на лето уехала в деревню. Однажды утром она позвонила сообщить, что арендовала нам дом по соседству и зовет приехать как можно скорей. Побаивался я ее блажей. Она могла нанять и дворец, и хлев. Поехал я сам на разведку. По счастью, дом на берегу Эны на опушке компьеньского леса оказался приятным и удобным. И мы переехали, захватив друзей, в том числе Калашниковых и красавицу графиню Елизавету Граббе, работавшую моделью у Мулине. В этом качестве, как и в прочих, она всеми была любима за красоту и шарм.
Дни мы проводили в лесу или на реке. А вечером у Биби непременно было увеселение. Чаще всего она вызывала скрипача Гулеско, других музыкантов или певцов. Не было музыки – крутили фильмы. Биби усаживалась посреди гостиной в кресле-качалке перед столиком на колесах, уставленным бутылками. Рядом непременно – серебряная ночная ваза. У кресел для гостей – геридоны с пепельницами, сигаретами, рюмками. Все жившие в доме, в том числе прислуга, обязаны были присутствовать на просмотрах. Биби, усевшись, покачается, стукнет три раза тростью, и представление начинается. Если, что бывало часто, актер ей не нравился, осыпает его бранью и швыряет в экран бутылки.
Купила она целое семейство газелей. Временно их поместили в гараж, и напрасно. По близости стояла клетка с огромным и очень злым медведем. Однажды за нами прибежали по срочному делу: кто-то случайно не запер гаражную дверь, и газели, напуганные медвежьим рыком, убежали. И мы, стало быть, их лови. Биби сидела на террасе в окружении слуг и что-то бессвязно приказывала.
– Приведите собак! – крикнула она, тыча палкой во все стороны.
Горничная убежала и тотчас вернулась с двумя фокстерьерчиками на поводке.
– Дура набитая! – зарычала Биби. – Не с такими шмокодявками газелей ловить! Охотничьи собаки нужны! Свора нужна! Иди проси у соседей.
К счастью, газелей поймали без своры.
Ловля закончилась чудесным ужином с тончайшими, как всегда, винами. Вот и случай наконец познакомиться с новым мужем Биби, которого прежде мы видели лишь мельком. Глядел он молодецки: высок, элегантен, с седеющей гривой. Был флегматичен и женины выходки терпел преспокойно. Впрочем, не долго терпел: скончался несколько месяцев спустя.
Биби безумно вдруг захотелось построить нам дом рядом с собой. Призвала она своего архитектора и часами обсуждала с ним планы нашего будущего жилья. В то же время объявила, что намерена завещать нашей дочери один из своих парижских домов. Даже и у нотариуса побывала, и сделала все необходимые распоряжения.
