Анатолий Наумов - Посмертно подсудимый

В «Евгении Онегине» знатоком таких дуэльных традиций выступает Зарецкий («старый дуэлист»):

Основные условия дуэли предполагали соблюдение следующих правил: 1) относительно порядка вызова на дуэль; 2) относительно выбора секундантов; 3) относительно выбора оружия; 4) относительно времени и места поединка; 5) относительно порядка производства выстрелов (если дуэль предполагалась на пистолетах).

Дуэльному поединку обязательно предшествовал вызов на дуэль. Его причиной было какое-либо столкновение между противниками, в результате которого один из них считал себя оскорбленным. Последний выбирал себе секунданта:

Секундант выступал в роли своеобразного свидетеля, посредника между дуэлянтами и распорядителя на дуэли. Секундант обычно и передавал противнику письменный вызов (или картель) от инициатора дуэли:

После получения противником вызова будущие дуэлянты уже не должны были общаться, то есть встречаться или обмениваться письмами. Все это должны были делать их секунданты. Однако в дуэли Онегина с Ленским о секундантах во множественном числе можно было говорить лишь условно, так как по сути дела таковыми можно было признать лишь секунданта Ленского. Из авторской характеристики Зарецкого усматривается, что его образ дан поэтом в сатирическо-юмористическом плане (в литературоведении небезосновательно предполагается, что прообразом Зарецкого является Ф. Толстой, с которым поэт в пору написания онегинских строф находился во враждебно-неприязненных отношениях и к дуэли с которым готовился). Однако главное в том, что Зарецкий, как и Ленский и Онегин, – дворянин, помещик, то есть равный им по социальному положению. Другое дело «секундант» Онегина – его лакей-француз Гильо. Конечно же такой выбор не мог не оскорбить противную сторону. Трудно, например, представить преддуэльное обсуждение условий дуэли между этими секундантами. Но поскольку для Зарецкого главным в этой истории было «Друзей поссорить молодых, / И на барьер поставить их…», и, поняв, что Онегин не отступит от своего решения насчет секунданта, Зарецкий вынужден был согласиться с такой кандидатурой.

В соответствии с традициями первая встреча секундантов онегинской дуэли должна была начаться с обсуждения вопроса о возможном примирении противников и предотвращении кровавого поединка. Однако ситуация с явной неравноправностью секундантов в социальном плане заведомо исключала подобные переговоры. Одним из главных дуэльных правил, как отмечалось, было соглашение секундантов о выборе оружия. При этом требовалось, чтобы дуэль совершалась путем использования обязательно «смертельного», но вместе с тем «благородного» оружия, то есть холодного (обычно шпага или сабля) или огнестрельного (пистолет). В онегинско-пушкинские времена шпага и сабля уже редко употреблялись в этих целях, и противники обычно стрелялись на пистолетах.

Договоренность о месте и времени дуэли также являлась необходимым атрибутом преддуэльных переговоров, без которой конечно же никакой поединок не был возможен:

С местом было все в порядке, чего нельзя сказать о времени. В этом отношении произошел конфуз. В нарушение преддуэльной договоренности Онегин проспал и значительно опоздал к началу дуэли, и ему пришлось извиняться. По строгим правилам дуэли неявка одного из противников в течение четверти часа давала право явившемуся вовремя покинуть место поединка, а секунданты должны были составить протокол о неприбытии противника.[322] Зарецкий этого не сделал. В связи с этим следует согласиться с мнением Ю. М. Лотмана о том, что «Зарецкий вел себя не только не как сторонник соблюдения правил искусства дуэли», но и «как лицо, заинтересованное в максимально скандальном и шумном, что применительно к дуэли означало кровавом – исходе».[323]

Наиболее тщательно условия дуэли должны были соблюдаться в ходе поединка как такового, то есть непосредственно во время обмена пистолетными выстрелами. В этом случае речь шла о размере дистанции, на которую разводились стрелявшиеся, о барьерах, от которых каждый из дуэлянтов мог стрелять в противника, о количестве шагов, которые он мог сделать при этом, о поведении противника после выстрела (насколько эти условия были иногда скрупулезными можно судить по документально сохранившимся условиям трагической пушкинской дуэли, выработанным ее секундантами).[324]

Следует отметить, что условия дуэли Онегина с Ленским были довольно жестокими.

Противники сделали по девять шагов. Даже если предположить, что до барьера им оставалось пройти всего лишь по одному шагу, то это означало, что расстояние между барьерами было определено Зарецким в двенадцать шагов (в действительности это расстояние могло быть и меньшим), что в этой ситуации вовсе не соответствовало малозначительности дуэльного повода, а отвечало лишь натуре и привычкам Зарецкого. При этом автор романа психологически убедительно обосновал и поведение Онегина, согласившегося на жесткие условия дуэли, выработанные Зарецким, и на допущение кровавой развязки. Конечно же внутренне он не только не хотел убивать юного поэта, но, сознавая небезупречность своего поведения на балу у Лариных, и вообще не предполагал драться на дуэли:

…Евгений

И все-таки он вышел на поединок и убил своего друга. И Пушкин убедительно обосновал причины:

Именно в этом коренится психологическое обоснование «невольной» жестокости Онегина. Как справедливо отмечал Ю. М. Лотман, «поведение Онегина определялось колебаниями между естественными человеческими чувствами, которые он испытывал по отношению к Ленскому, и боязнью показаться смешным и трусливым, нарушившим условные нормы поведения, барьера».[325] Онегин был человеком своего времени, своего круга, носителем определенных предрассудков и нравственных представлений о чести. Иная линия поведения сделала бы его не только смешным, но и жалким во мнении окружающих, на что он, конечно, согласиться не мог.