У Ньютона, по всей видимости, никогда не было и отношений с женщинами – исследователи утверждают, что на смертном одре великий физик признался, что умирает девственником. Он, похоже, опасался всего, что может не только помешать, но даже немного отвлечь от идеи. Так же очевидно, что его либидо в процессе становления личности претерпело такую степень трансформации, при которой сексуальная энергия преобразовывалась в постоянное влечение к научным достижениям, которое с годами заметно подкрепилось острой конкурентной борьбой с коллегами, претендовавшими на роль первооткрывателей в тех же сферах научного поиска. Впрочем, канадский профессор Стивен Снобелен настаивает на наличии у Ньютона чувственности, которую тот неизменно подавлял. В письмах ученый упоминал, что борется с искушениями плоти при помощи… усиленной научной работы, а также теологических и алхимических изысканий.
Исаак Ньютон явно не вписывался в стандартную организацию быта нормального человека: в течение всей жизни он не признавал никакого другого занятия, кроме научных исканий и опытов. Думая почти исключительно о решении какой-нибудь задачи, пытаясь экономить время на всем, он тихо, но уверенно ежедневно бросал вызов всему обществу современников. Этого человека не интересовали развлечения, он почти равнодушно относился к одежде и убранству жилища. Он мог ходить со стоптанными башмаками или спущенным чулком, а главным условием места обитания считал возможность в любой момент оградиться от внешнего мира. Вызов стал его внутренним кредо. Роскошь, декорации и внешний лоск до самого заката жизни никак не волновали ученого; главной задачей было успеть представить миру доказательства своего величия, своего права жить, что так долго отвергал окружавший его мир. Ньютон не посещал театра, не гулял, не ездил верхом, не купался – он был абсолютно сосредоточен и до безумия поглощен идеей. Идея была не частью его странной жизни, она была всей его жизнью, наполняя смыслом опустошенное человеческое «Я». Довольно интересными для понимания глубинного мира ученого могут служить его замечания по поводу поэзии и скульптуры. Однажды коллекцию римских статуй известного скульптора-современника он назвал «каменными куклами», а поэзию – «наивной чепухой». Не потому, что он так люто ненавидел искусство – Ньютон просто и бесповоротно отвергал ВСЕ, что не вписывалось в рамки идеи. Порой даже кажется, что известность его тяготила, но он сознательно сделал шаг к ней, понимая, что только так его успехи будут иметь вес, а имя не будет предано забвению. Долгими, упорными усилиями он развил в себе высшую степень сосредоточения на идее.
Можно как угодно относиться к Ньютону-человеку, но нельзя не признать, что он научил себя быть человеком действия. Это оказалось одним из ключевых условий его успеха как ученого. Он всегда и во всем рассчитывал исключительно на себя, что заставляло его действовать немедленно и напористо. На склоне жизни ученый сделал любопытное замечание по поводу созданного им телескопа и инструментов для этого прибора. Его отношение к тому факту, что он не только все спроектировал, но и сделал собственными руками, в том числе инструменты для создания уникального прибора, настолько естественно, что потрясает исследователей больше, чем сами достижения. В поиске сил исключительно внутри себя кроется большая часть секрета успешности мастера: приступая к решению какой-либо научной задачи, Ньютон рассчитывал только на свои силы, и это давало ему большие преимущества перед другими искателями, поскольку требовало равной активности во множестве связанных между собой направлений.
Поражает и довольно стройная система в распределении сил при решении научных задач: работая на пределе, Ньютон, тем не менее, старался построить свою работу рационально. Хотя он использовал для продвижения к цели время, отведенное на еду и сон, все же при пристальном рассмотрении его жизни просматривается тактика экономии жизненной энергии. При решении научных задач имела место разработанная самим ученым цикличность, а позже он при помощи медицинских стимуляторов даже заставлял себя спать не менее восьми часов.
Никто никогда не видел его без работы; он не знал иного времяпровождения, кроме научных исканий, а в поздние годы, когда не знал чем заняться, просто переписывал старый текст. Очевидно, с мыслью, что где-то сумеет наткнуться на зерно новой идеи, получить новый импульс к поиску, что, в принципе, означало жить. Он признавал процесс, воодушевляясь при этом даже более, чем от получения результата. В своих собственных глазах, в собственном восприятии он, без сомнения, был счастлив. Но не благодаря открытию законов и созданию уникальных приборов. Нет! Благодаря тому, что дал себе возможность заново родиться и ощутить силу человеческой мысли и прелесть безумного, хотя и одинокого полета.
«Я апостол правильной работы. Я никогда не жду вдохновения».
Джек Лондон
Действительно, желание успеть и победить у этого человека зиждилось на необыкновенной, почти нечеловеческой воле. Жизненный путь Джека Лондона представлял неописуемую, порой фантастическую борьбу за успех. Оценивая свой небывалый поход, подбивая результаты своих неимоверных усилий в течение многих лет чудовищного напряжения, писатель так обрисовал свое жизненное кредо: «Вот три главные вещи: ХОРОШЕЕ ЗДОРОВЬЕ, РАБОТА и ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ.
К ним я могу, нет, должен добавить четвертую – ИСКРЕННОСТЬ. Без нее первые три ничего не стоят».
Удивительное упрямство, постоянная тревога о завтрашнем дне и жажда победы заставляли его работать в неподвластном обыкновенному человеку темпе, за счет которого он с невероятной быстротой восполнил бреши в познаниях, оставшиеся вследствие полудикого воспитания и отсутствия образования. Заменителем того, что он мог бы получить, но не получил в детстве, стала воспитанная им же самим титаническая воля. Ей он был обязан всем. «…Упорная воля может сделать все. Такой вещи, как вдохновение, не существует вовсе, а талант – это очень мало. Усидчивость дает то, что мы принимаем за вдохновение, и, конечно, она делает возможным развитие того первоначального зародыша таланта, который, может быть, и имеется. Упорство – чудеснейшая вещь, оно может сдвинуть такие горы, о которых вера не смеет и мечтать. Действительно, упорство должно быть отцом всякой уверенности в себе».
Итак, после северной одиссеи Джек с бесстрашием обреченного на смерть приступил к реализации своей, казалось бы, эфемерной идеи. Начав писать, он не имел ни малейшего понятия, как опубликовать написанное. Он не знал лично ни одного живого редактора или издателя, не представлял даже, как может выглядеть человек, который уже опубликовал или хотя бы хотел опубликовать написанное. Короче говоря, это был новый, неведомый, зыбкий и явно непростой путь.
