Ознакомительная версия.
Ичкерские националисты врывались в русские дома или квартиры, предлагали их «продать» за символическую цену, добиваясь этого избиениями и убийством одного из членов семьи. Участились похищения людей за выкуп или определение их в рабство, привоз «бичей» из России для «работах в семьях».
По рассказам казаков, в каждом богатом кавказском доме был русский раб. И это в конце ХХ века в России!
На этом фоне особенно выделялось молчание СМИ России о судьбе русских в Чечне.
В книге «Русофобия» И. Шафаревич приводит слова одной казачки и другие факты только по Шелковскому району за 1994 год:
«11 и 12 декабря я сама видела, как у женщины из нашего дома отбирали 3-летнего ребенка. Стала защищать, но ее и мальчика застрелили» (указаны фамилия и адрес). «По словам беженки из Грозного, в конце декабря в интернат, где она работала воспитателем, ворвалась группа чеченских боевиков. В интернате находились как русские, так и чеченские дети. Бандиты изнасиловали всех детей и весь персонал интерната, в том числе и рассказчицу». «Убийства русских людей происходят каждые сутки. Морги в г. Грозном переполнены трупами, многие из которых обезображены. Опознанные трупы забирают родственники, если находятся. Остальных хоронят без гробов в общих траншеях»(из письма казаков)».
К началу перестройки в Чечено-Ингушетии жили около 500 000 человек славянского населения. А в 1994 году дудаевская газета «Солдатское слово» писала о Чечне:
«Это небольшая страна на южной границе России, где живут около ста тысяч русских».
Эти оставшиеся вскоре тоже бежали в никуда.
Ельцин боялся за свой трон. Новый развал России мог лишить его должности, привилегий и авторитета «всенародно избранного» вождя. Бизнесмены же боялись потерять свои деньги — нефтедоллары, поэтому подталкивали президента к активному вмешательству. На этом фоне развивались события первой бездарной чеченской войны, начавшейся 11 декабря 1994 года. По приказу МО РФ П. Грачева колонна из танков и бронетранспортеров 31 декабря втянулась в горловину улицы незнакомого и темного города. Войска шли практически вслепую…
К этому времени к центру города были стянуты основные силы боевиков, заранее предупрежденных о наступлении федералов. Вскоре началось светопреставление — ичкерцы с близкого расстояния, практически в упор поджигали гранатометами боевые машины и прицельно расстреливали из автоматов солдат и офицеров.
* * *
Стороженко рассуждал часто абстрактно, однако конкретность и эмоциональная окраска раздумий появились тогда, когда его сын-срочник был направлен в Чечню. У отца была возможность оставить его в Москве, пристроить в какой-нибудь местный гарнизон, но сын сразу же отверг малейшую возможность осуществления подобного.
— Я хочу служить и жить, как все простые парни, — сказал он отцу.
И только спустя несколько месяцев после призыва Николай узнал, что сын воюет в Чечне. Защемило душу, заныло за грудиной, пропал сон, все чаще «ночи мучительная повесть» диктовалась бессонницей. Появились черные раздумья и понимание того, что пуля-дура в любую минуту может оборвать жизнь сына. Он гордился поведением всегда немногословного парня, заявившего командиру перед отправкой в Чечню, что если его оставят в гарнизоне мести плац, то он перестанет уважать себя. А когда решился вопрос отправки, то попросил офицера не сообщать об этом отцу. Матери у него не было, умерла, когда ему было неполных четырнадцать.
Первую весточку от сына Николай получил спустя два месяца после ввода федеральных войск в дудаевскую Ичкерию. В письме он извинялся за столь длительное молчание и обещал писать в будущем почаще.
«Нет, не на месяцы эта бойня, — нередко говорил сам себе Стороженко. — Чепуху городит Грачев, что десантным полком может взять Грозный. Забыл министр обороны или не знал слова генерала Ермолова о том, что Кавказ — крепость, которую невозможно взять штурмом, ее можно одолеть только осадой. Совсем вылетели из головы «августовско-октябрьского полководца» 1991 и 1993 годов соответственно знания истории. В Академии Генштаба, которую он окончил, наверное, изучали опыт уличных боев в годы минувшей войны.
Легче, конечно, приказывать стрелять по парламенту, который не мог ответить тем же. Политики не смогли договориться мирно и заварили кавказскую кашу, которую наверняка придется расхлебывать не один год простым солдатам, офицерам и генералам. На Кавказе скоротечных войн не бывало. А тем более нельзя победить до зубов вооруженный народ. В горах развернется такая партизанская война, которая будет стоить жизни не одной тысяче наших сынов и с той, и с другой стороны».
Мысли о Чечне теперь часто посещали голову полковника запаса. А тем временем маховик войны завертелся в рутинном ритме.
Первые неудачи армии в кавказской авантюре вызвали шквал негодования и возмущения по всей стране политикой Ельцина. Его вчерашние приверженцы молниеносно перепрыгнули в стан критиков президента. С. Ковалев — штатный «правозащитник» — поливал грязью армию и ее воинов из бункера Дудаева в Грозном. Его антивоенные материалы охотно перепечатывались либеральными СМИ. Любимыми телепейзажами были ужасные сцены войны: «с мясом и гарью». Показывались разбитые и сожженные танки и бронетранспортеры, изуродованные трупы, отрезанные головы наших воинов, испуганные и морально опустошенные пленные.
С другой стороны, Ковалев ни разу не выступил в защиту русского населения, стонущего под гнетом ичкерских боевиков, которые поднимались им в его рассуждениях до уровня лихих партизан. По антирусскому озлоблению дудаевские газеты 1991–1994 годов вполне догнали немецкие времен 1941–1944 годов.
* * *
А тем временем Джохар Дудаев затеял длительную игру с пленными, чтобы накалить ситуацию для антивоенных настроений в России. Политиканы-либералы предложили целую серию миротворческих вариантов, чтобы хоть как-то потрафить стаду дутых «миротворцев» в изменяющейся ситуации и нажить дополнительный политический капитал…
Однажды, сидя за столом, Николай с упоением читал книгу своего земляка Н.В. Гоголя — «Духовная проза». Художник представлял себя не той фигурой писателя-сатирика, обличителя пороков человеческих, а мыслителем совершенно другого типа — аскета и острого публициста, великого патриота своей страны. Читающий был сражен некоторыми откровениями. В книге давалась духовная проза писателя без купюр, которые практиковались в отношении мастера до и после 1917 года. Он был поглощен чтением, наслаждаясь правдой жизни.
Вдруг зазвонил телефон. Николай нехотя взял трубку.
Ознакомительная версия.
