В то время как Лубенцов разговаривал с "малышом", к ним внезапно подошел старшина Воронин и, вперив в лицо "малыша" свои острые глазки, протянул руку и разгладил многочисленные складки на левой стороне груди "малыша". Лубенцов с удивлением увидел среди этих складок новенький железный крест.
"Малыш" вспыхнул и с опаской поглядел на гвардии майора.
Митрохин приосанился - пленный оказался не таким уж замухрышкой, и стыдиться его не приходилось.
Лубенцов улыбнулся.
- За что получил? - спросил он.
"Малыш" сказал, что железный крест получен им три дня назад за то, что он из фаустпатрона подбил советский танк на восточной окраине Берлина.
- Ах ты, сукин ты сын! - покачал головой Лубенцов и спросил растерявшегося "малыша", кто вручал ему железный крест. Услышав ответ, Лубенцов еще больше удивился. "Малыш", заикаясь и дрожа, сказал, что крест ему вручил фюрер.
- Какой фюрер? - спросил Лубенцов.
- Гитлер, - еле слышно произнес "малыш".
И он рассказал о том, как после того боя, где ему неожиданно удалось фаустпатроном подбить русский танк, его внезапно вызвали в штаб батальона, посадили на машину и повезли через забитые обломками зданий берлинские улицы в центр города. Сам он живет в Вильмерсдорфе, а в центре Берлина уже давно не был. Там все разрушено, и ночью страшно там ходить. Не успел он опомниться, как очутился вместе с какими-то людьми перед входом в рейхсканцелярию. Он спустился вниз в сопровождении эсэсовцев, и по длинным коридорам, переполненным эсэсовцами, его привели в какую-то комнату. В той комнате стоял генерал, потом дверь открылась и вошел сам Гитлер. Гитлер пробормотал что-то невнятное - по крайней мере "малыш" ничего не понял из того, что произнес фюрер, - потом он нацепил "малышу" на мундир этот железный крест. "Малыш" не помнил никаких особых подробностей; он заметил только одно, что руки фюрера, когда он цеплял крест, дрожали. Потом эсэсовцы вывели "малыша" в коридор и на обратном пути все торопили его:
- Скорей, скорей! Не задерживайся!
Он вышел из подвала на Фоссштрассе, но машины, которая привезла его, там не было, и вообще никого не было, потому что русские бомбили город и "малышу" пришлось пойти пешком обратно в свой батальон через весь Берлин.
Гвардии майор с усмешкой глядел на этого маленького испуганного человечка, который три дня назад видел своими глазами Гитлера.
Значит, прошли те времена, когда начальник разведки дивизии при допросе пленных выпытывал данные о местопребывании какого-нибудь немецкого штаба батальона или полка. Теперь дело идет о генеральном штабе германской армии, о главной квартире Гитлера, о Гитлере самом.
XIX
Местопребыванием Гитлера интересовался не один гвардии майор Лубенцов, а весь мир. Пожалуй, даже где-нибудь в горных деревушках Эфиопии люди и то задавали себе этот вопрос: куда удрал и где находится Гитлер?
Советским солдатам в дни берлинского сражения трудно было представить себе, что в каких-нибудь двух-трех километрах находится Адольф Гитлер собственной персоной, тот самый человек, именем которого все матери мира пугали детей, весь облик которого - нависший над лбом знаменитый начес, острый носик, подглазные мешки, сутулая спина - вызывал острую ненависть и безмерное омерзение всего мира.
А Гитлер действительно находился в Берлине, в бомбоубежище под зданием новой рейхсканцелярии.
Это огромное, массивное здание, построенное в стиле "третьей империи", громоздком и уродливо-монументальном, занимает целый квартал от Вильгельмплатц, вдоль всей Фоссштрассе до Герман-Герингштрассе.
В то самое время, когда советские армии брали Берлин, в бомбоубежище Гитлера разыгрывалась уродливая и смехотворная трагедия, если можно назвать трагедией агонию разбойничьей шайки, о которой не скажешь даже: "Она потерпела поражение", - а скажешь: "Она засыпалась".
А в том, что она "засыпалась", уже были уверены почти все. Кто только мог, убежал из столицы. Еще в начале апреля исчез Риббентроп. Гиммлер под предлогом необходимости поправить дела на западе отправился туда, поближе к гробу своего мистического "предшественника" Генриха Птицелова. Правда, он хоть попытался через своего врача Гебгардта побудить Гитлера покинуть Берлин. Геринг просто убежал и вовсе не давал о себе знать.
Эрих Кох, благополучно выбравшись из Восточной Пруссии, прибыл в Берлин, явился к фюреру, но, разнюхав, что дела обстоят из рук вон плохо, пропал неизвестно куда. О нем, правда, и не вспоминали, - в конце концов это была мелкая сошка. Никто не вспоминал и об отбывшем на запад Роберте Лее и о министре восточных территорий Альфреде Розенберге, не пожелавшем дождаться встречи с подопечными его ведомству жителями Востока. Генералы верховного командования Кейтель и Иодль, а также гросс-адмирал Дениц уехали из Берлина по приказу Гитлера, чтобы собрать силы для спасения столицы.
С Гитлером остались только двое из вожаков государства: Геббельс и Борман. Они еще надеялись на возможность остановить русских под Берлином, а Геббельсом овладело фаталистическое равнодушие, пришедшее на смену животному страху. Он приготовил ампулы с ядом для себя и своей семьи и целыми часами просиживал в подвале, поминутно вздрагивая, как кролик.
Что касается самого Гитлера, то он метался, как затравленный.
В итоге двенадцати лет почти сплошных удач, головокружительных и в начале ему самому непонятных успехов им овладела мания величия. Он вполне уверовал в собственную гениальность и непогрешимость.
Одолеваемый мистической верой в свое всемогущество, он почти до последнего мгновения надеялся на то, что случится нечто такое, что должно сразу изменить положение вещей в его пользу.
Эта маниакальность в какой-то степени гипнотически действовала и на окружающих его отборных эсэсовцев и нацистов, приученных в течение двух десятков лет беспрекословно повиноваться ему. При всей безвыходности положения - впрочем, в с е й безвыходности они не знали - они иногда и сами заражались его бессмысленной надеждой на что-то сверхъестественное.
Эта взаимная мистификация, пошлая, как мелодрама, придавала жизни в подвалах рейхсканцелярии привкус постовнной истерии, принявшей особенно уродливые формы у этих толстых, отъевшихся эсэсовских боровов.
Иногда по вечерам, когда было тихо, Гитлеру казалось, что жизнь, история, время идут где-то там, наверху, над восьмиметровой бетонной кладкой убежища, и нужно пересидеть здесь тихо-тихо, и тогда все будет хорошо. Жизнь, время пройдут и сгинут, а он, Гитлер, снова выйдет наружу, где все осталось по-прежнему: русские у себя в России, американцы и англичане вытеснены с материка. Надо только пересидеть, обмануть время.
