На обвинения в адрес Сербии царь отвечал так: «Преступная война объявлена слабой стране. Возмущение в России, полностью разделяемое мною, огромно. Я предвижу, что очень скоро буду вынужден под давлением, оказываемым на меня, принять крайние меры, ведущие к войне. Вильгельм, умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы сделать все, что в твоих силах, и остановить своих союзников, чтобы они не зашли слишком далеко».
А Вильгельм все пытался усыпить бдительность Николая. Через донесения своих многочисленных шпиков, разбросанных по всей России, своих дипломатических агентов во главе с престарелым германским послом графом Пуртале- сом в Санкт-Петербурге, он знал, что русская империя сейчас к войне не готова, что в доме Романовых образовалось множество трещин, и его противникам нужно лишь немного везения, чтобы увидеть, как он рухнет, и, таким образом, опасный для Германии сосед не сможет оказывать помощь Франции, которую нужно было захватить, — давно такое время пришло...
29 июля германский военный атташе Вильгельма генерал Келиус сообщил ему о своей беседе с князем Юрием Трубецким, генерал-адъютантом царя:
«Царь войны не хочет. Он выражает надежду, что Ваше величество посоветует Австрии не сильно давить на пружину, признать добрую волю Сербии и предоставить рассмотрение этой сербской проблемы другим европейским державам или Международному суду в Гааге.
Но уже 30 июля всем европейским странам стало ясно, что обе немецкие империи решительно отказывались от любого урегулирования. Ими были отвергнуты все предложения о посредничестве от Парижа, Лондона и Санкт-Петербурга, Русский генеральный штаб располагал всеми доказательствами, чтобы опасаться того, что под предлогом войны с Сербией, Австрия тайком готовила всеобщую мобилизацию в стране. К тому же бомбардировки Белграда вызывали такую гигантскую волну гнева русского народа, с которой никак нельзя было не считаться.
Разбушевались страсти православного панславизма, — ими были охвачены Москва, Киев, Казань, Санкт-Петер- бург, Новгород, Одесса. При таком всенародном возмущении Николай старался сохранять спокойствие. Он думал, что хорошо знает своего немецкого кузена. Ведь еще несколько дней назад, во время официального визита в Санкт-Петербург президента Французской Республики Раймона Пуанкаре, он его успокаивал:
— Поверьте мне, я слишком хорошо знаю Вильгельма. Он — типичный немецкий фанфарон. Во всех его поступках полно шарлатанства... Он никогда не осмелится напасть на коалицию Франции с Россией, к которой в скором времени присоединится и Англия..,
Всеми своими силами, всей щедростью своего сердца, благородством души, Николай стремился избежать войны, несмотря на мнение незрелых умов из его окружения, что она, эта война, никакой смертельной опасности не представляет, и вопреки им эта опасность очень и очень скоро возникла.
Теперь, когда России приходилось решать такую сложную дилемму, Александра не могла сомкнуть глаз ни днем, ни ночью.
С одной стороны, преступления, совершаемые австрийцами в Сербии, которую безжалостно уничтожал вероломный сосед, заставляли Россию оказать ей помощь, а с другой, великий союз, заключенный Александром III с Францией, который ее муж безоговорочно поддерживал, стремясь к еще более тесному сотрудничеству с этой страной, в то же время предусматривал вмешательство русской армии, в случае если немецкие солдаты вступят на территорию Франции.
Александра по-прежнему часами молилась перед образами, умоляла Пресвятую Деву подтолкнуть своим советом императора к верному решению.
Сколько раз ее обвиняли во вмешательстве в политику. В это время она старалась держаться от нее подальше, а позже, когда разыгрывалась драма, ее принудили к взятию на себя такой высокой ответственности против ее собственной воли события, которые от нее совсем не зависели. Если царь примет на себя обязанности верховного главнокомандующего, то ему придется уехать далеко от столицы, и она фактически становилась регентшей в империи и была морально готова к такой роли.
* * *
Знаменитый австрийский ультиматум, предъявленный Сербии, поднес фитиль к бочке с порохом. Все страны Европы были обеспокоены таким недружелюбным жестом, — стареющий император Франц Иосиф никогда бы его не сделал, не осмелился, если бы его к этому лицемерно не подталкивал кайзер в Берлине.
Министры, собравшиеся в тот день в рабочем кабинете царя, понимали, что этот ультиматум, конечно, задевает и Россию.
Великий князь, генеральный инспектор армии, Николай Николаевич и министр иностранных дел С. Сазонов выражали свое возмушение и оба высказывали свое глубокое убеждение: Россия не должна, не имеет права, молча наблюдать за унижением, которому подвергается маленькая Сербия. Нужно выполнять взятые на себя обязательства по оказанию ей помощи, тем более что германская экспансия в этой славянской стране представляла собой и тысячу других опасностей. Войска Николая подтягивались к австрийской границе. Германии только того и было нужно, хотя это и не было никакой военной провокацией, а лишь мерой предосторожности, направленной против Австрии, чтобы немедленно прийти на помощь союзнику, если против него будет совершено нападение.
Царь писал матери: «Если на нас не нападут, мы не станем ввязываться в драку. Совершенно ясно, что Россия пока не готова к войне».
Наладменный Вильгельм захлопывал все двери дипломатии. Коварный германский император ночью 30 июля прислал царю такую телеграмму: «Только ты можешь спасти мир в Европе, если остановишь свои военные приготовления».
В полдень, 1 августа Германия объявила о всеобщей мобилизации. Николай направил в Берлин свою последнюю депешу:
«Я понимаю, что ты вынужден провести мобилизацию, но мне хотелось бы получить от тебя гарантии, какие я дал сам, что эти меры не означают войны и что мы будет продолжать вести переговоры о сохранении мира, стольдорогого для наших с тобой сердец. С Божьей помощью наша долгая и испытанная дружба способна предотвратить кро- вопролитие. С надеждой жду твоего ответа. Ники».
Но в пять часов пополудни германский посол граф Пур- талес вручил Сазонову ноту об объявлении войны.
Все, жребий брошен!
Императрица с самого начала возникшего кризиса убеждала мужа в вероломстве и коварстве Вильгельма. Она слишком хорошо его знала, презирала его, и все те плохо информированные люди, которые говорили о ее «прогерманских симпатиях» жестоко ошибались.
В то время, когда уже были начаты боевые действия, а германский посол находился на пути в Берлин, Николай получил еще одну телеграмму от Вильгельма: «Прикажи своим войскам ни при каких обстоятельствах не нарушить наших границ и тогда сможешь сохранить мир. Вилли».
