Шолохов ахнул. Это был Иван Погорелов, постаревший, осунувшийся, с сединой на висках. Они крепко обнялись.
— Иван! Откуда ты? Какими судьбами? За столько лет ни разу не приехал, не написал! Что это за маскарад? Ты же вроде в органах давно не работаешь?
— Да что, думал, к знаменитому человеку лезть? У тебя, наверное, теперь столько друзей юности появилось, что за десять жизней не заведешь!
— Ну, это ты зря! Таких, что мне жизнь спасали, было мало! Да ты садись, садись! Сейчас пойдем обедать, заставим Марию Петровну нам бутылочку выдать. А то она меня на голодном пайке держит, взаперти — ни водки мне не дает, ни на рыбалку не отпускает. Гонит сюда, в мансарду, за письменный стол. Гнусная форма эксплуатации человека человеком! Ну, ничего, сейчас и мы ее поэксплуатируем. Закажем ей жареных пескариков, залитых яйцами. Ну, рассказывай, рассказывай!
Погорелов присел, огляделся по сторонам.
— А ты вот, я слышал, про «телефониста» говорил… — негромко сказал он. — Тебя только по телефону слушают или вообще?
— Если и слушают, то не здесь. В мансарду я этого «телефониста» не пускал. Здесь вообще не бывает посторонних. А с улицы, как сам понимаешь, сюда не проникнешь.
— Хорошо, — кивнул Погорелов. — Вот какое дело у меня, Миша… Из органов, как ты, наверное, знаешь, я ушел давно и не совсем по своей воле. Покойный Резник постарался… Был я на партийной работе. Последнее время работал партсекретарем Индустриального института в Новочеркасске. Тебя от него в Верховный Совет выдвинули. Я, между прочим, этот институт закончил, стал инженером-электротехником. Еще до того, как ты на встречи с избирателями приезжал, местные энкавэдэшники обнаружили в нем организацию врагов народа. Была она там или нет — мне неведомо. Кой-какие бывшие оппозиционеры, конечно, в парторганизации были, как и везде… Меня не тронули, но влепили строгий выговор за политическую близорукость и уволили. Остался я без работы, кое-как перебивался за счет жены. Потом и ее выгнали с работы. Насилу устроился учеником электрика — в мои-то годы! И тут вдруг вызывают меня в Ростов, в НКВД. Поехал. Прихожу туда, а меня ведут сразу к начальнику, к Гречухину. У него сидит Коган, его зам. Только сел, Гречухин мне говорит: «Враги народа из твоей бывшей парторганизации дали много показаний на тебя. Нам надо бы тебя арестовать. Дело пахнет «высшей мерой». Но мы хотим тебе как бывшему чекисту дать возможность себя реабилитировать. Ты получишь задание, и задание, конечно, трудное. Ты согласен?» «А подумать можно? — спрашиваю. — И ознакомиться одновременно с показаниями врагов народа? Мало ли что они наговорят — на то они и враги». «Нет, — говорит Гречухин, — нельзя. На раздумье тебе — всего минута. А потом ты пойдешь либо выполнять задание, либо — во внутреннюю тюрьму». «Ну, тогда я пойду выполнять задание», — отвечаю. А там, думаю, посмотрим, главное, отсюда выйти. «Молодец! — похлопал меня по плечу Гречухин. — Вот тебе задание: поехать в станицу Вешенскую, войти в доверие к писателю Шолохову и быстро собрать на него компрометирующие материалы, достаточные для его ареста». У меня так челюсть и отвисла: неужели, думаю, знают о нашей с тобой встрече в 22-м году? А если знают, то почему именно мне дают такое задание? В наказание, что ли? «Ну, что онемел? — спрашивает Гречухин. — Имя Шолохова так на тебя действует? «Тихий Дон» и прочее? Ты не бойся — это не мы придумали, Сталин и Ежов в курсе. Шолохов готовит контрреволюционное казачье восстание, основу которого составят сформированные два года назад казачьи дивизии. Необходимо его разоблачить, дивизии эти расформировать. Для этого, сам понимаешь, нужны серьезные основания. Шолохов слишком известная фигура. Но если ты таких оснований не найдешь — тебе поступит приказ просто ликвидировать Шолохова. Действовать будешь в тесном контакте с местными органами». Смотрю я на Гречухина и думаю: да нет, вроде бы не знает он о нас, коли так говорит. Ты представляешь, какое совпадение! Небось был бы Резник рядом, сразу бы сказал, да прибрал его вовремя Господь. Ну, думаю, судьба! Тут уж я отказываться-то и права не имею, а то найдут кого другого тебя шлепнуть! «Ладно, — говорю, — готов». Гречухин мне — лист бумаги. «Пиши подписку, что в случае разглашения тайны кому бы то ни было ты согласен подвергнуться высшей мере наказания без суда и следствия». «Что-то я не слышал никогда о таких подписках», — с сомнением заявляю. «Ты и о задании таком вряд ли когда-нибудь слышал! Поэтому и расписка особенная. Никому, понял, если хочешь жить! Даже если сам Сталин тебя об этом спросит, ты должен молчать, потому что приказы о ликвидации известных людей напрямую не отдаются». Хорошо, пишу, а сам думаю — хрен с тобой, лучше такая подписка, чем типовая, потому что эта — явно незаконная и на нее можно плюнуть. Если, конечно, жив останешься. «Ну, всё, — говорит Гречухин. — Все подробности и детали плана обсудите завтра с Коганом и Щавелевым на конспиративной квартире». Коган мне — адрес, а я говорю: «Я город плохо знаю, нарисуйте мне, пожалуйста», — и протягиваю ему свою записную книжку. Он мне рисует в ней планчик, пишет название улицы, остановку трамвая. Вот она, эта страничка, — Иван вытащил книжку, развернул, показал Михаилу. — Назавтра встретились с Коганом, обсудили все. Я теперь — электрик МТС, должен тебе здесь обрубить на хрен провода или устроить короткое замыкание, а потом возиться три дня, входить к тебе в доверие. Каждый день я должен докладывать о результатах Лудищеву, начальнику вашего районного отдела НКВД. Он уже выбивает из местных казаков показания, что ты — организатор повстанческих групп на Дону. А теперь, Михайло Лександров, давай думать, как нам выходить из положения. Я-то смерти не очень боюсь, но у меня в Новочеркасске семья. Не хотелось бы, чтобы она пострадала.
— Молодец, что пришел! — сказал потрясенный рассказом Михаил. — Хотя едва ли такой мужик, как ты, мог поступить иначе. Годы прошли, а ты все такой же! Вот кому надо областной НКВД возглавлять! Ты не знаешь, откуда там столько придурков берется?
— Дураков не сеют, не ростят, они сами родятся, — улыбнулся Погорелов. — Однако смех смехом, но, думаю, не такие Гречухин с Коганом дураки, чтобы меня сюда одного послать. Кто-то может получить такой же приказ, как и я, в том числе и о твоей ликвидации. Не исключено, что он сейчас наблюдает за домом. Да и о Луке Мудищеве вашем с его костоломами не забывай. Надо нам поторапливаться с решением.
— Едва ли Сталин в курсе, — задумчиво сказал Михаил. — Он бывает всякий, но подобной ерундой не станет заниматься. Не тот масштаб!
— Тебе виднее. Если так, значит, надо искать защиты у Сталина.
