Наиболее существенными, вероятно, являются разногласия между диссидентами по вопросу о том, улучшается или ухудшается положение в СССР в политическом, экономическом и культурном отношениях. Значительная часть диссидентов упорно доказывает, что положение в стране становится все хуже и хуже во всех отношениях. Они ссылаются, например, на усиление репрессий против диссидентов и явное желание властей прекратить деятельность небольших организаций диссидентов, возникших в начале 70-х годов. Их оппоненты говорят, что во второй половине 60-х годов подобного рода репрессии были еще более суровыми, особенно усилившись в 1968–1969 годах.
В 70-е годы репрессии не прекратились, но общие масштабы их заметно сократились. Стала возможной сравнительно массовая эмиграция из СССР, сначала евреев, а затем и многих людей других национальностей. 70-е годы были временем определенной разрядки международной напряженности, что отразилось и на внутреннем положении в стране. Ослабление движения диссидентов внутри страны и падение роли Самиздата компенсировалось быстрым увеличением различных русских изданий за рубежом и усилением давления общественного мнения Запада.
В результате недостатки режима ощущаются сегодня более остро, чем в 60-е годы, а пороки системы кажутся более нетерпимыми. Но эти вполне понятные чувства не должны мешать нам трезво оценивать всю историческую перспективу. Так, например, специалист по истории философии и социально-политическим течениям Нафтали Прат писал в журнале «Время и мы», что существует огромная разница между режимом сталинского террора, убивавшего в зародыше всякую общественную инициативу, и ограниченным по масштабу, но все же весьма реальным смягчением политического режима в СССР, который был осуществлен во времена Хрущева и который продолжал приносить плоды в 70-е годы. [141]
Примерно то же самое можно сказать и о материальном положении в стране. Я вовсе не собираюсь приводить здесь растущие цифры жилищного строительства, производства телевизоров и холодильников, продажи легковых автомобилей, кожаной обуви или мебельных гарнитуров и ковров. Но я не буду говорить и о явном ухудшении продовольственного положения как в столице, так и особенно в провинции. Все это крайне сложные проблемы, ибо вместе с ростом производства товаров народного потребления вырастают потери от безхозяйственности, ухудшаются экономические показатели. Вместе с увеличением производительности труда возрастают алкоголизм и наркомания, увеличивается количество профессиональных заболеваний и производственных травм. Крайне важно отметить другую сторону этой проблемы: из-за инфляции и неравномерного роста заработной платы наряду с улучшением материального положения многих слоев населения (колхозники и рабочие совхозов, особенно в пригородных районах, работники обслуживающего труда и торговли, рабочие многих отраслей производства и неквалифицированные рабочие и др.) в последние двадцать – двадцать пять лет происходило явное ухудшение материального положения других слоев населения (научные работники младшего и среднего уровня, медицинский персонал, рабочие угольной промышленности, почтовые работники, рядовые работники театров, редакторы, а также большинство пенсионеров).
Если говорить о международном положении СССР, то при всей сложной и быстро меняющейся обстановке в мире нельзя не отметить позитивных результатов прекращения «холодной войны» и некоторой разрядки в отношениях между Востоком и Западом. Я считаю поэтому, что при подведении общего баланса прошедшего десятилетия более правильно говорить об улучшении, чем об ухудшении политического и экономического положения в СССР к концу 70-х годов, в сравнении с тем, что мы имели к концу 60-х годов.
Моя молодость прошла в сталинские времена. Тогда был арестован и погиб на Колыме мой отец. Зимой 1938 года наша семья была выброшена на улицу и лишена московской прописки. И еще очень долго мы с братом подвергались дискриминации как «дети врага народа».
Потом, во времена Хрущева, положение дел в стране стало меняться к лучшему. Еще в конце 50-х годов был весьма популярен анекдот о кладбищенском стороже: «По кладбищу ходит сторож и, постукивая по крестам, говорит: “Вы реабилитированы, вы реабилитированы, вы реабилитированы…” Через шесть-семь лет тот же постаревший сторож, постукивая по новым крестам, говорит: “Ваша очередь на комнату подошла. Ваша очередь подошла. Ваша очередь на комнату подошла…“ Еще через пятнадцать-двадцать лет по сильно увеличившемуся кладбищу ходит тот же совсем состарившийся сторож и, постукивая по новым крестам, говорит: “Ваша облигация выиграла, ваша облигация выиграла, ваша облигация выиграла…”»
Вероятно, этот анекдот был сочинен вскоре после того, как Хрущев отложил на двадцать лет «по просьбе трудящихся» погашение облигаций всех государственных займов.
Жизнь моей семьи в последние тридцать лет похожа на этот рассказ. Мой отец был реабилитирован в 1956 году, через пятнадцать лет после смерти в концлагере. Мама умерла в 1961 году в Тбилиси, а через год на адрес ее сестры пришло извещение из горисполкома, в котором было написано: «Гражданка Медведева. Ваша очередь на комнату подошла». И только в последние три-четыре года я начал получать деньги за облигации, которые тридцать-сорок лет назад приобретали мои родители.
Хотя у меня и Жореса было немало недоразумений с властями, наша жизнь оказалась все же не столь тяжелой, как жизнь родителей. Я продолжаю жить в кругу семьи, мой брат тоже, хотя он и оказался в вынужденной эмиграции. Мы получили квартиру в Москве, когда мне было около сорока лет, и я сам получаю деньги за приобретенные мной двадцать – двадцать пять лет назад облигации государственных займов.
Наши дети начинают жизнь в несравненно лучших условиях, чем начинали ее мы сами. К тому же наши дети больше знают и понимают в свои годы, чем знали и понимали мы в таком же возрасте. И я надеюсь, что жизнь наших детей сложится лучше, чем наша жизнь и жизнь наших родителей.
Это вовсе не означает, что «все идет к лучшему в этом лучшем из миров», как иронизирует в мой адрес Егидес. Наш мир далеко не лучший, но и не худший. И если что-то идет у нас к лучшему, то только в результате многих усилий и жертв. Прогресс остается, однако, все еще слишком медленным и неполным. И его ускорение не придет само собой…
В оживленную, а временами и ожесточенную дискуссию о путях и методах возможных изменений в СССР (а стало быть, и о позиции «братьев Медведевых») включился недавно и популярный русско-еврейский эмигрантский журнал «Время и мы». На его страницах уже цитировавшийся нами Нафтали Прат утверждает, что положение в СССР не столь уж безнадежно, хотя пробуждение скрытых в народе способностей к самодеятельности произойдет, по всей видимости, лишь в результате соперничества различных группировок в верхах, что ограничит или даже парализует нынешний всевластный репрессивный аппарат.
«История восточно-европейских стран, – пишет Н. Прат, – свидетельствует о том, что такое развитие событий по крайней мере мыслимо. Конечно, в России ему препятствует несравненно большая мощь режима и почти абсолютная пассивность и деполитизация народных масс. Все же, если демократизация советского режима вообще возможна, она пойдет, вероятнее всего, этим путем. Всякой большой революции в истории, как правило, предшествует довольно длительный период “просвещения”. Философы-просветители, подготавливающие во Франции ХVIII века почву для великой революции, сами не были, в большинстве своем, революционерами. Они были сторонниками “просвещенного абсолютизма” и возлагали все свои надежды на реформы сверху… Иллюзии просветителей были необходимым моментом в предреволюционном интеллектуальном развитии Европы. Быть может, иллюзии Роя Медведева также предвещают возникновение мощного общественного мнения в СССР, которое будет способно оказать давление на политическое руководство и подтолкнуть его в сторону демократизации». [142]
