Ознакомительная версия.
— Здравия желаю, товарищ генерал, — привычно по-военному обратился Николай к нему.
— Здравствуйте, товарищ полковник, — заулыбался Мозгов.
— Вы меня узнали?
— Что-то есть. Осталось в памяти, не Львов ли?
— Так точно!
— Ну вот видишь, у старика нет склероза.
Николай назвал свою фамилию, приоткрыв обстоятельства отъезда в Южную группу войск, и с гордостью рассказал, где и на какой должности служит на Лубянке.
— Молодец, прикарпатцы не подводят. Я знаю, что тут служит наш воспитанник — полковник Магаляс Анатолий Федорович.
— Мы с ним в одном отделе — в первом!
Потом Николай стал встречаться с генералом чаще: то в клубе, то в совете ветеранов. Бывший подчиненный рассказывал своему наставнику об успехах своего подразделения по линии выявления вражеской агентуры, творческих планах, проблемах современного чекистского ремесла в период горбачевской перестройки.
Однажды Стороженко приехал в совет ветеранов. В комнате Боевой Славы сидел генерал Мозгов, внимательно читавший газету.
— Здравствуйте, Николай Кириллович!
— Привет, привет, земляк! — Он привстал со стула и протянул теплую, с еще сильным рукопожатием кисть.
Говорили долго. Именно на этой встрече Николай узнал тайну, которая мучила генерала все эти годы.
* * *
…..Вот так я распрощался с флотом и стал сухопутным генералом, — заметил генерал, заканчивая захватывающее повествование об истории хрущевского мордования армии и флота. Но об этом потом.
Николай понимал, что Мозгов — обладатель огромного чекистского опыта — не мог не написать о «суровой школе воспитания» в годы войны, у которой был персональный учитель — фронтовая действительность. Был в этой школе и главный предмет, как говорил генерал, суть которого выражалась так: «Умереть за Родину — нехитрая штука. Надо жить и побеждать».
На очередной встрече Николай, зная, что Николай Кириллович участвовал в операциях по обезвреживанию войск от германской агентуры на полуострове Ханко, куда был назначен на должность заместителя начальника контрразведки стрелковой бригады, задал ему вопрос по этому этапу службы.
— Я вкратце об этом писал в статье «Тревожные дни Ханко» в сборнике «Чекисты Балтики». На книгу не хватило ни своего духу, ни интереса у коллег и издателей.
Ну, что могу сказать: было предгрозовое время. В апреле 1940 года я прибыл на полуостров Ханко на ледоколе «Ермак». Меня сразу же принял непосредственный руководитель — начальник особого отдела военно-морской базы (ВМБ) полковой комиссар Я.А. Кривошеев. Ему я доложил свой план действий. Не успел развернуться в бригаде, как в августе был назначен начальником отделения особого отдела ВМБ Ханко.
Однажды в беседе со мной Кривошеев заметил, что Центр информировал его о том, что противник осведомлен о численности личного состава базы и расположении боевых средств.
— Надо искать всем вместе канал утечки этой информации. Без «крота» тут не обошлось, — заметил начальник. Чекисты хорошо знают, что означает такой сигнал: где-то рядом скрывается и вершит свое черное дело враг в личине оборотня.
— Я сразу же собрал офицеров, — поведал Мозгов, — и поставил задачу по поиску источника утечки секретных сведений. Вскоре один из оперативных работников доложил материалы о финансисте железнодорожной батареи — неком Беркачеве. Суть их сводилась к тому, что финансист проявлял повышенный интерес к сведениям вне поля его компетенции.
В ходе дальнейшего изучения личности выяснилось, что Беркачев длительное время жил в Германии после пленения в Первую мировую войну. Потом приехал в СССР — натурализовался, получив советское гражданство. В последний предвоенный отпуск он посетил в Москве некоторых возвращенцев из Германии. Отдельные из них вели себя подозрительно и изучались чекистами столицы.
В марте 1941 года он вернулся из отпуска и стал активно заниматься сбором секретных материалов. Об этом стала сигнализировать агентура. Я принял решение провести оперативный эксперимент. Когда финансист находился на докладе у командира части, из штаба базы тому «доставили важный пакет». Хозяин кабинета вскрыл его и начал читать. Как раз в этот момент он был «срочно вызван» к начальнику штаба базы.
— Будьте любезны, подождите меня, я скоро вернусь, — сказал командир и застучал сапогами по длинному коридору.
Как только офицер вышел, Беркачев бросился к столу и стал быстро выписывать секретные данные. Зарисовал немало он тогда. На этом и поймали.
На следствии он признался, что был завербован абвером в период проживания в Германии и выведен в СССР в качестве резидента немецкой разведки. При обыске на квартире мы обнаружили массу материалов, изобличающих его как агента фашистской спецслужбы…
* * *
— А где вас застала война? — поинтересовался Николай.
— В Сочи. я там отдыхал, вернее, только что прибыл в санаторий, и тут же пришлось собирать чемодан, чтобы добраться до Ханко.
Фашисты на нашем участке фронта наступательных операций не проводили, опасаясь мощи нашей обороны, но методично вели артобстрел полуострова. Это был настоящий ад для личного состава. Ежедневно немцы выпускали от 6 до 8 тысяч снарядов и мин. Обстрел велся, как правило, ночью с соседних островов. Поэтому командование гарнизона решило отвоевать их у гитлеровцев. В ходе десантной операции мы захватили острова Хорсет, Вальтерхольм и еще несколько.
Это были наши первые победы тяжелейшего 1941 года. Но на ханковцев усиливалось психологическое давление — начался массовый сброс листовок. А еще гитлеровцы осмелели, почувствовав, что у нас на исходе боеприпасы и продовольствие.
Вскоре пришел секретный приказ командующего Ленинградским фронтом о проведении эвакуации более чем десятитысячного гарнизона. Все нужно было делать незаметно для противника: уничтожать неподъемную технику и сооружения, перекрывать вероятные каналы утечки информации к противнику и исключить возможность пленения неприятелем наших воинов или перехода на сторону врага неустойчивых лиц.
— За этот период обороны Ханко были ли случаи разоблачения вражеской агентуры?
— Конечно, вот один из эпизодов. В начале ноября 1941 года недалеко от сухопутной границы моряками был задержан мужчина в штатском. Он представился лейтенантом Красной армии, попавшим в плен и бежавшим из лагеря, расположенного в Финляндии. В котомке, висевшей у него на плече, мы обнаружили несколько картофелин, брюкву и морковь и еще какие-то овощи. Первое, что бросилось в глаза, это его розовощекость, упитанность и подозрительная чистота рук, которые явно не свидетельствовали о рытье в земле. Под ухоженными ногтями не было видно следов грязи. Это сразу же насторожило нас, однако мы сделали вид, что полностью поверили его показаниям.
Ознакомительная версия.
