Ознакомительная версия.
«Жалею, что никогда не вела счет, сколько раз я станцевала “Умирающего лебедя”. Но если вы напишете «50 тыс.” – не ошибетесь, – говорила Майя журналистам. – В этом маленьком балете, который Фокин поставил для Павловой, я каждый раз танцевала иначе. Я вообще импровизатор по натуре. На меня жаловались балетмейстеры: на Плисецкую невозможно ставить, она все равно сделает по-своему. Фокинского “Лебедя” мне интересно танцевать всегда». Последний раз «Умирающего лебедя» она танцевала в 75 лет – это настоящий рекорд для Книги Гиннесса.
Но это будет потом, а пока же, в 1953 г., она стала «невыездной»: ставка в Большом была сделана на Уланову. Да, зал взрывался аплодисментами, когда Майя выходила на сцену. Но у нее был репрессированный отец, бывшая ссыльная мать, родственники за границей и «пятый пункт» в паспорте. Да, всех заморских гостей вели на «Лебединое» с Плисецкой, но из страны ее никуда не выпускали, и не то что о мировой славе – даже о возможности быть признанной коллегами за рубежом и речи быть не могло.
Труппа ехала на гастроли за границу, Майя оставалась. Почему? В следующий раз непременно! Театр попытался вступиться, было написано коллективное письмо в защиту балерины Плисецкой, на которой держится весь репертуар. Его подписали Уланова, Лавровский, Файер. Поступок по тем временам геройский, но все было напрасно: глава КГБ генерал Серов невзлюбил Майю, за каждым ее шагом следили. Знакомые стали ее сторониться. Кому хочется быть рядом с опальной балериной?
Однажды театр отправился в Лондон, Плисецкая как всегда осталась. Англичанам объяснили, что она заболела. Сидеть без дела было нестерпимо, и Майя решила продемонстрировать, как «болеют» советские артисты. Собрав оставшуюся труппу, она предложила показать «Лебединое» в Москве. Дирекция – а ее первые лица в это время наслаждались красотами британской столицы – согласилась. Молва облетела Москву со скоростью звука: «Пойдет “Лебединое” с невыпущенной Плисецкой». Министр культуры СССР Фурцева советовала отказаться от этой идеи, но Майя настояла на своем. Театр был забит до отказа…
Следующий спектакль строго запретили, но он все равно состоялся: приехал премьер-министр Японии. Через день снова спектакль: еще один высокий гость изъявил желание посмотреть русский балет.
Здесь можно возразить – подумаешь, за границу не выпускали. Танцевать-то разрешали, на приемы приглашали, титулами жаловали… Чего еще надо? В своей книге Плисецкая написала: «Про других не знаю. А про себя скажу. Не хочу быть рабыней. Не хочу, чтобы неведомые мне люди мою судьбу решали… Не таить, что думаю – хочу… Голову гнуть не хочу и не буду. Не для этого родилась…»
С Родионом Щедриным Майя встречалась неоднократно. Они познакомились в гостях у Лили Брик, потом было еще несколько случайных встреч, а в марте 1958 г., после премьеры «Спартака», где Плисецкая танцевала Эгину, он позвонил ей и напросился прийти на репетицию. В то время Щедрин работал над «Коньком-Горбунком» для Большого театра. Эффектная Майя произвела на него впечатление, и, не откладывая дела в долгий ящик, он тем же вечером пригласил ее на прогулку по Москве…
Летом театр снова уехал без Плисецкой в Париж, а она отправилась в Карелию, где под Сортавалой в доме отдыха композиторов ее ждал Щедрин. Они жили в лесу, в неотапливаемом коттедже. Зверски кусали комары, и умываться приходилось из деревенского рукомойника. Потом на новой машине Родиона они отправились в Сочи. Покупали еду в придорожных селах, спали в машине и много говорили о музыке, танце, будущих постановках.
Вернувшись домой, Плисецкая поняла, что беременна. Она была в самом зените славы (знать бы тогда, что зенит этот затянется на два десятилетия – случай в балете беспрецедентный). Несмотря на горячие протесты Щедрина, Майя решила не рожать. Самый романтичный, страстный и трагичный период в их отношениях закончился тем, что 2 октября 1958 г. Родион и Майя зарегистрировали свой брак. Инициатором, как ни странно, была Плисецкая: «Щедрину не хотелось брачных уз. Но мне интуиция подсказывала – власти меньше терзать меня будут, если замужем. Об этом не раз намекали. А Фурцева впрямую говорила – выходите замуж, вам веры будет больше».
Свадебным подарком от Майиной мамы стала выхлопотанная отдельная двухкомнатная крохотная квартира на Кутузовском проспекте напротив гостиницы «Украина». На площади в 28,5 метра они поселились втроем с «фамильной» щедринской домработницей Катей, которую Родион привез на второе утро их совместного житья, сразу после того, как умудрился опрокинуть на себя яичницу-глазунью. Этот год стал переломным в судьбе Плисецкой. Известность благодаря опале достигла своего апогея. Любовь удивительного человека укрепила веру в собственные силы. Вдобавок с политической сцены ушел Серов…
«Щедрин всегда был в тени прожекторов моего шумного успеха, но, на мою радость, никогда не страдал от этого. Иначе не прожили бы мы безоблачно столь долгие годы вместе. Щедрин – профессионал самой высокой пробы, может сделать отменно и оперу, и что угодно. А балеты написал просто мне в помощь. В вызволение от надвигающегося возраста: новый репертуар обязательно выводит в следующую ступень искусства…» На титульных листах четырех балетов Родиона стоит имя жены. Майе он посвятил «Конька-Горбунка», «Анну Каренину», «Чайку», «Даму с собачкой». Его гений, любовь и самопожертвование помогают ей до сих пор быть в форме, не терять веры в собственные силы.
Именно муж и вызволил Плисецкую из гастрольного застоя. Он записался на прием к заместителю председателя КГБ генералу Е. П. Питовранову, и после этой встречи дело сдвинулось: в 33 года Майя первый раз в жизни улетела с театром на 73-дневные гастроли в США, а Щедрин остался заложником в Москве. Успех был ошеломительный. Америка приняла и полюбила русский балет и Майю Плисецкую – одну из лучших балерин мира. А она считала дни, когда сможет снова увидеть мужа, который все это время не находил себе места и ежедневно звонил за океан, регулярно оплачивая астрономические телефонные счета.
В 1967 г. Родион снова выручил жену, которой очень хотелось станцевать Кармен: «Поначалу я воспринял предложение написать музыку к балетной постановке по мотивам Мериме скептически; начал, набросал какой-то отрывок и бросил, подумав: все равно ничего не получится, лучше Бизе не напишешь, и тема эта так срослась с его музыкой, что сколько ни усердствуй, а публика будет ждать знаменитой арии тореадора, считая без нее себя обманутой в лучших ожиданиях…» Однако, придя на репетицию Плисецкой и Альберто Алонсо, Щедрин понял, что механически приспособить для балета оперную партитуру Бизе постановщики не смогут. Поэтому он решил переработать и сделать инструментальную транскрипцию «Кармен» самостоятельно, не доверяя никому: «Я закончил работу за каких-нибудь 20 дней, так был увлечен».
Ознакомительная версия.
