В углу на детской кроватке моей дочери Киры отдыхал Тарасенков. Его длинные ноги свисали чуть ли не до самого пола. Вишневский сидел у стола. Он кашлял. То ли от дыма, то ли от простуды. В очередной раз откашлявшись, он оторвался от дневника и обратился ко мне:
- Коля, вам не кажется, что пора бы записать все, связанное с таллинским походом, а то ведь уйдет, позабудется. И потом трудно восстановить, особенно ценные детали...
Еще раньше мы много говорили о Таллине. И я рассказывал Вишневскому о своих переживаниях во время плавания в балтийской купели. И тогда он особое внимание обращал именно на детали, говорил, что такое не придумаешь, оно рождено самой жизнью.
- Вы, вероятно, правы, - ответил я, - да вот руки не доходят. Надо будет выбрать время...
- Времени не будет, - перебил меня Вишневский, - ни сегодня, ни завтра, ни после войны. Начинайте писать, пока все живо в памяти. Беритесь за это дело немедленно!
И как будто, чтобы не дать мне времени на раздумья, он достал из своей полевой сумки несколько листков добротной бумаги и положил передо мной. Такая бумага в Ленинграде была тогда большой редкостью, а сам Вишневский любил писать именно на такой, белой, прекрасной бумаге.
В Таллине было ее вдоволь, и у Всеволода Витальевича образовался небольшой запас.
Я принял всерьез слова Вишневского и постоянно стал записывать все, чему был свидетелем, что видел и пережил. Война еще продолжалась, а "Таллинский дневник" уже начинал свою жизнь. В 1944 году, ко времени освобождения Таллина, Политуправление Балтфлота выпустило совсем маленький, крохотный первый вариант будущей книги. Распространялась она в пределах флота. Уже много позже, после войны, я еще более энергично продолжал работу над книгой, опять же подхлестываемый частыми напоминаниями Вишневского. Он в ту пору был уже в Москве, утопал в делах, будучи заместителем генерального секретаря Союза писателей СССР, редактором журнала "Знамя", сам много работал. Однако его интерес к таллинской теме и к моей работе не угасал. Я посылал ему отдельные главы и очень быстро получал ответные письма с детальным разбором, критическим анализом сделанного и очень добрыми советами на будущее. Между нами шла переписка. Об этом напоминают сохранившиеся у меня послания Вишневского. "Получил Вашу рукопись. Упорство одобряю. Текст еще не читал, мешает наплыв рукописей. За три месяца в "Знамени" семьсот рукописей. Товарищи авторы стучатся в литературу. Прочту, сейчас же напишу. Пока потерпите..."
Его радует приток рукописей, он называет имена - П. Вершигора, Г. Березко, В. Панова...
"Все это новая, послевоенная проза. Она отличается точностью, опытом, общей культурой. Явно обозначился новый этап развития советской литературы..."
Ждать пришлось недолго. Вскоре получаю письмо на нескольких страницах. Беглые карандашные записи по ходу чтения моей рукописи. Помимо общих замечаний, отмечены все неточности, стилистически неудачные фразы.
Моя работа продолжается, и в очередной раз исправленная рукопись снова идет в Москву, и снова послание Вишневского. "Рукопись прочел, кое-где сделал пометки, поправки. В делом материал годный, местами просто хороший (выделено Вишневским), местами торопливый. Надо еще отредактировать; сжать (выделено Вишневским), чтобы выиграть в напряженности. Надо выверить общее строение рукописи дать больше обобщений (выделено Вишневским)... В литературном отношении Вы шагнули вперед. Таллинские куски точны, живые, волнующие. Глава о "Виронии", гибели - очень сильная... Есть свои сильные куски о голоде, о городском пейзаже осажденного Ленинграда, словом, работайте... Книга определенно вырисовывается. Что зависит от меня сделаю..."
Легко представить, сколь ценными, обнадеживающими были для меня молодого журналиста - советы, замечания Всеволода Витальевича. К сожалению, ему было отпущено слишком мало времени для жизни. В пятьдесят лет его уже не стало.
Но в каждой моей книге о Балтике я ощущаю его присутствие и вспоминаю о нем с неизменным чувством благодарности.
Примечания
{1} Приспособление для предохранения корабля от якорных мин и для их траления.
{2} Морской ближний разведчик.
{3} Вот как оценивает Таллинскую операцию Маршал Советского Союза Г. К. Жуков: "Конец июля и почти весь август продолжалась битва за Таллин, главную морскую базу флота. В конце августа вследствие истощения наших сил и усиления вражеских войск Ставка Главного Командования приняла решение вывести корабли флота из морской базы в Кронштадт и в Ленинградскую гавань, а Таллин оставить... Надо отдать должное морякам-балтийцам: на суше и на кораблях они дрались как настоящие герои" (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1970, с. 290.)
{4} Г. А. Потемин (впоследствии генерал-майор).
{5} Возможно, что речь в данном случае идет о первых советских радиолокаторах, которые находились на борту "Казахстана". Назначение этих машин было известно в ту пору очень немногим. Об этом пойдет речь в главе "Неоткрытые острова" (Примеч. Н. М.).
{6} Как точно установлено, действительно, в самой критической обстановке на "Казахстане" был создан штаб по спасению судна под руководством полковника (впоследствии генерал-майора) Георгия Андреевича Потемина, в который входили: полковник Н. И. Скородумов, капитаны Панфилов и Живодер и другие командиры Красной Армии и Флота. По указанию штаба действовали члены и судовой команды под руководством помощника капитана Л. Н. Загорулько (Примеч. Н. М.).
