Ознакомительная версия.
Он покинул Бонн 17 августа того же года и перевелся в Лейпциг. После отъезда он направил письмо (от 20 октября) в общество «Франкония» с уведомлением о своем выходе из него; из письма явствует, насколько не в ладах он был со своим окружением.
«С выходом из общества я не перестаю разделять идеалы Burschenschaft, – писал он. – Единственное, должен признаться, что форма, в которую они облечены в настоящее время, не доставляет мне удовольствия. Возможно, в этом есть частично и моя вина. Мне было трудно продержаться год во «Франконии». Но я считал своим долгом стать ее членом; теперь я более не испытываю к ней тесной привязанности. Поэтому прощаюсь. Пусть «Франкония» скорее пройдет стадию становления, в которой она пребывает в настоящий момент».
Как проявление взаимного выражения доброй воли, «Франкония» вычеркнула его имя из своих протоколов.
Лейпцигским периодом – 1865–1869 гг. – отмечено окончание юности Ницше. Исследование всего, что было здесь наиболее существенного, наиболее удобно вести по четырем направлениям: успехи в области филологии, открытие Шопенгауэра и Ланге, дружба с Эрвином Роде и начало общения с Вагнером.
25 октября 1865 г. Ричль прочел вступительную лекцию в Лейпциге в заполненной до отказа аудитории. Ницше был там, и Ричль, бывший в очень приподнятом настроении, приветствовал с кафедры его и еще нескольких экс-боннских студентов веселыми шутками. Ницше с самого начала являлся членом его филологического класса и совместно с еще тремя студентами стал учредителем Лейпцигского филологического общества, созданного в декабре по предложению и под покровительством Ричля. Темой первого доклада, представленного Ницше 18 января 1866 г. в этом обществе, была «Последняя редакция Феогнида» – его же очерк о Феогниде, но доработанный. Через месяц, внеся еще некоторые исправления в лекцию, он принес рукопись Ричлю и попросил его прокомментировать работу. 24 октября Ричль вызвал Ницше к себе в кабинет и спросил, как тот намеревался поступить с этим сочинением.
«Я сказал ему первое, что пришло мне в голову, – пишет Ницше, – а именно что в качестве основы доклада, представленного нашему обществу, эта работа уже сослужила свою службу. Тогда он спросил, сколько мне лет, как долго я учусь и проч., и, когда я обо всем рассказал ему, он заявил, что никогда прежде не получал ничего подобного от студента третьего семестра, что могло бы сравниться с этой работой по выверенности метода и убедительности сопоставлений. Он настоятельно уговаривал меня переработать лекцию в брошюру… После этой сцены моя уверенность в себе взлетела до небес… Некоторое время я бродил, и голова моя шла кругом; именно в тот момент я родился как филолог»[17].
Этот разговор стал решающим событием в судьбе Ницше. С течением времени внимание Ричля к способностям Ницше как филолога все возрастало, и тот стал в определенном смысле его протеже. Ричль был уверен в его феноменальной одаренности и убеждал в этом остальных, вплоть до того, что рекомендовал Ницше на вакансию профессора Базельского университета, когда тому было всего 24 года, а потом выхлопотал ему докторскую степень в Аейпциге без предварительных экзаменов и прочих формальностей. Я полагаю, что Ницше занялся классической филологией только потому, что в Пфорташуле латыни и греческому языку был дан мощный старт. Он не планировал посвящать жизнь университетской карьере; он вообще ничего не планировал, но, как и многие юноши без определенных амбиций, стал «студентом», так как это было понятным и само собой разумеющимся шагом. Беседа с Ричлем в феврале 1866 г. кардинально все изменила, и к лету того же года Ницше приступил к составлению курса, который ему предстояло читать в Базеле.
В ноябре того же года университет (то есть Ричль) предложил Диогена Лаэрта в качестве темы филологического эссе на премию; как и ожидалось, премия досталась Ницше. Очерк о Феогниде был опубликован в 1867 г. под названием «Zur Geschichte der Theognideischen Spruch-sammlung» («Об истории собрания речей Феогнида») в «Rheinisches Museum fur Philologie» («Рейнском музее филологии»). Это была первая публикация Ницше. Очерк о Лаэрте вышел в четырех частях в 1868-м и 1869 гг. Прочие его работы по филологии в те же годы публиковались в «Rheinisches Museum» и «Litterarisches Central-blatt» («Центральном литературном бюллетене»).
Его обучение было прервано в 1867–1868 гг. в связи военной службой, продлившейся год. Германская война 1866 г.[18] разразилась слишком внезапно, вынудив привлечь в армию штатский контингент на так называемую добровольную службу сроком 12 месяцев, обязательную для прусской молодежи. Ницше был призван 9 октября 1867 г. и служил штатским лицом в конном подразделении полевого артиллерийского полка, расквартированного в Наумбурге. Год в армии он провел безрадостно, но даже этот срок был сокращен в результате серьезного несчастного случая, происшедшего в марте после чего Ницше месяц пролежал в постели и оставшуюся часть службы нес с учетом своего ранения. Он находился в госпитале, когда 1 апреля получил чин ефрейтора. «Лучше бы мне дали Befreiter (то есть освободили)», – писал он. 15 октября он был демобилизован.
По возвращении в Лейпциг он начал уделять больше внимания тем областям знания, в которых отставал, особенно точным наукам. Он был еще очень молод – всего 24 года – и чувствовал, что жизнь начинает сужаться. Он уже вознамерился было вовсе оставить на год университетскую жизнь и уехать в Париж с Роде, чтобы отведать «божественный канкан и желтый яд абсента». То, что это было серьезное намерение, подтверждается неоднократными упоминаниями его в их переписке с Роде. Несмотря на непревзойденно блистательное знание предмета, Ницше никогда не преувеличивал значение филологии, напротив, был склонен умалять его, недовольный изучением мертвых книг, поэтому неудивительно, что он подумывал бросить все это, по крайней мере на время, ради познания иных сторон жизни. Но намерение это запоздало: в первые месяцы 1869 г. пришло предложение, отказаться от которого было невозможно и которое связало его с филологией и университетской жизнью еще на десять лет.
Его двойственное отношение к своему предмету ясно изложено в письме к Роде от 16 января 1869 г., где он говорит о своем вероятном назначении: он воспринял его как удар, которому частично радовался и о котором частично сожалел:
«Мы, действительно, игрушки в руках судьбы: на прошлой неделе у меня возникла идея написать тебе письмо с предложением заняться химией и бросить филологию по части древних безделок. А сегодня дьявол по имени Судьба соблазняет меня званием профессора филологии».
Отношение Ницше к Шопенгауэру и то, во что в конечном итоге оно вылилось, мы обсудим позже, но нельзя отрицать, что открытие основного труда Шопенгауэра – «Мир как Воля и Представление» – было главным событием его интеллектуальной жизни. Это произошло в конце октября или начале ноября 1865 г., вскоре после того, как он приехал в Аейпциг. Он еще был полон чувства разочарования и неудовлетворенности, привезенного из Бонна:
«Я пребывал тогда в состоянии беспомощной нерешительности, наедине с конкретным болезненным опытом и разочарованиями, без основополагающих принципов [Grundsatze], без надежды и без единого приятного воспоминания… Представь теперь, как чтение главной работы Шопенгауэра должно было подействовать на человека в таком состоянии. Однажды мне попалась эта книга… [в] захудалой книжной лавке я подобрал ее как нечто совершенно неизвестное мне и полистал. Не знаю, какой демон нашептал мне: «Возьми эту книгу с собой». Это было вопреки моей обычной практике раздумывать над покупкой книг. Придя домой, я бросился на диван с только что приобретенным сокровищем и постепенно поддался воздействию энергичного и мрачного гения… И вот я увидел зеркало, отражавшее мир, жизнь и мою собственную природу в ужасающем великолепии… там я увидел болезнь и здоровье, изгнание и бегство, Ад и Рай»[19].
Есть все основания вынести вопрос о философии Шопенгауэра и реакцию на нее Ницше в самостоятельный раздел (см. главу 5, где речь пойдет также о влиянии на Ницше Ф.А. Ланге). Здесь мы коротко скажем о сугубо биографическом эффекте: Ницше стал поклонником Шопенгауэра и сделал все от него зависящее, чтобы познакомить с его философскими воззрениями своих друзей. Вскоре Роде и Герсдорфф тоже стали почитателями Шопенгауэра, хотя не вполне понятно, было ли то их самостоятельное мнение или сказалось влияние Ницше. Он также познакомил Дойссена с трудами философа, и тот впоследствии стал истинным продолжателем Шопенгауэра в Германии.
Общее восхищение Шопенгауэром было тем цементирующим началом, которое связало Ницше узами дружбы с Вагнером, и, вероятно, именно этот фактор способствовал готовности Ницше подчиниться ему. В любом случае едва ли они стали бы так близки, будь он безразличен к Шопенгауэру или враждебен ему.
Ознакомительная версия.
