Появление теоретика
В отличие от союза «Бунд» (Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России), выступавшего за то, чтобы российская социал-демократическая партия взяла на вооружение австромарксистскую концепцию «национально-культурной автономии», Ленин боролся против любого проявления национального сепаратизма. Партия, которой он руководил, должна была, по его мнению, представлять собой только лишь революционное классовое движение, направленное против царизма. Партийным активистам следовало забыть о своей национальности, чтобы можно было работать всем сообща. Закавказская организация социал-демократов давала ему живой пример того, о чем он мечтал: она представляла собой структуру, в которой сосуществовали революционеры различных национальностей – грузины, русские, армяне и т. д.
В Кобе, мало-помалу трансформирующегося в Сталина[82], Ленин нашел человека, который, занимаясь практической революционной работой в самой России, думал точно так же, как он сам (хотя и был «инородцем»), который, начиная с рубежа веков, выступал против любого проявления национализма и который всегда был ярым приверженцем централизованной общероссийской партии, борясь за объединение пролетариата без учета национальных границ. Данная позиция Кобы легла в основу его борьбы с грузинскими меньшевиками и их лидером Жорданией. Историческая встреча Ленина и Сталина поэтому вполне соответствовала логике развития событий. Несмотря на разницу в их происхождении, они разделяли одни и те же идеи. Кроме того, Коба-Сталин как никто другой подходил для того, чтобы писать статьи по национальному вопросу. Ленин настоятельно порекомендовал Кобе отправиться в Вену, чтобы собрать там необходимые материалы и написать статью, посвященную этой теме.
Во второй половине января 1913 года Иосиф Джугашвили прибыл в австрийскую столицу. Эта поездка стала просто сказочной для него, провинциала, проведшего большую часть своей молодости сначала в стенах семинарии, а затем в царских тюрьмах и ссылках. Он находился в Вене в течение одного месяца: подбирал необходимые материалы и писал на их основе статью. В Вену – колыбель австромарксизма – в те времена приезжало много русских революционеров. Однако прежде всего этот город представлял собой столицу многонациональной империи, в которой сосуществовало множество народов, и это давало Сталину достаточно пищи для размышлений. Там он снова встретился с Троцким и познакомился с Бухариным и Александром Трояновским. Троцкий не понравился ему с самого начала: многими годами позднее Троцкий будет вспоминать об «априорной враждебности», которую он почувствовал в поведении Сталина.
Троцкий в то время поддерживал меньшевиков, хотя сам и не был меньшевиком. В статье, опубликованной в газете «Социал-демократ» 12 января 1913 года, Сталин назвал его «шумливым чемпионом с фальшивыми мускулами». Троцкий с самого начала их общения отнесся к Сталину свысока, дав ему понять, что презирает его. Однако он недооценивал этого грузина, вышедшего из народных низов и являющегося порождением, как выражался сам Троцкий, «отсталости в русском рабочем движении»[83]. Троцкий даже не подозревал, что, несмотря на свой задиристый вид и сильный кавказский акцент, Сталин представлял собой ловкого тактика и обладал непреклонной волей. Эта встреча положила начало их взаимной антипатии, враждебности и соперничеству, которые со временем трансформируются во взаимную ненависть.
С Бухариным, наоборот, встреча прошла очень даже радушно. Хотя Бухарин был еще совсем молодым, он производил впечатление человека весьма эрудированного, и, по всей видимости, именно он помог Кобе в его исследованиях и в чтении произведений, написанных на немецком языке (находясь в тюрьме и в ссылке, Сталин пытался научиться читать по-немецки, а потому, хотя разговаривать на этом языке он не мог, переводить тексты с немецкого языка на русский у него получалось). Встреча Сталина с Бухариным в Вене стала началом их дружбы, которая впоследствии закончилась трагедией.
Сталин написал бо́льшую часть своей статьи[84] в Вене. Он теперь обладал довольно глубокими знаниями по национальному вопросу применительно к Швейцарии, Польше, Российской империи и – прежде всего – Кавказу. Основываясь на своей статье, он сформулировал определение понятия «нация», которое впоследствии стало в СССР общепринятым: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». Он затем обрушился на австромарксистскую концепцию[85] «национально-культурной автономии», которая была сформулирована Карлом Реннером и Отто Бауэром и которую он считал анахронизмом по отношению к идее ликвидации национальных границ в будущем. Он соглашался с установлением региональной культурной автономии для тех национальных меньшинств, которые захотят сохранить свой родной язык и создать собственные школы, журналы, театры и т. д. Однако в области политики должна быть только одна партия, объединяющая рабочих в один монолитный класс с целью построения социализма.
Написанная Сталиным статья была признана Лениным фундаментальной. Он еще раньше выразил свое одобрение позиции Сталина по национальному вопросу в письме, отправленном Горькому во второй половине февраля 1913 года: «У нас один чудесный грузин засел и пишет для “Просвещения” большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы». Когда эта статья была напечатана, Ленин заявил, что она заложит «в теоретической марксистской литературе […] основы национальной программы с.-д.»[86]. Данная статья получила довольно широкую известность, однако возникли споры относительно ее авторства. Троцкий считал, что она была написана Лениным, другие приписывали авторство Бухарину и Трояновскому. Однако письма из Туруханска, которые станут общеизвестными намного позднее, опровергают эти обвинения:[87] в этой статье, написанной в 1913 году, содержатся идеи, которые Сталин выдвигал еще в 1904 году[88]. Благодаря этому своему произведению Сталин утвердился одновременно и как марксист, и как теоретик.
В середине февраля Сталин вернулся в Санкт-Петербург. Там он вместе с Яковом Свердловым начал реорганизовывать редакцию газеты «Правда» в соответствии с указаниями Ленина. Однако неделю спустя – 23 февраля – полиция арестовала Сталина во время вечеринки, организованной большевиками в зале Калашниковой биржи с целью поддержать газету «Правда». Сталина выдал Роман Малиновский – агент-провокатор царской охранки, которому удалось втереться в доверие к Ленину и проникнуть в иерархию его партии. Сталин, как и многие другие большевики, тоже доверял Малиновскому[89]. Вечер едва только успел начаться, как вдруг нагрянула полиция. Сталина попытались спасти, надев на него женское пальто, однако эта попытка закончилась неудачей. Его сразу же бросили за решетку, а затем суд приговорил его к четырем годам ссылки, которую он должен был отбывать в районе Туруханска.
Арест Сталина привел Ленина в бешенство. Он захотел немедленно организовать его побег. Однако он попросил об этом Малиновского, и тот просаботировал выполнение данной задачи. Кроме того, жандармерии Туруханского края сразу же сообщили о затевающемся побеге. В телеграмме, датированной 25 августа 1913 года и присланной жандармскому управлению Енисейской губернии, содержится настоятельное требование воспрепятствовать побегу Джугашвили и Свердлова из места отбывания ими ссылки, поскольку те намереваются возобновить свою деятельность в партии[90].
Поэтому вплоть до 8 марта 1917 года Сталин находился под неусыпным надзором полиции.
В июле 1913 года его отправили под конвоем на поезде в Красноярск. Затем он добрался на судне вниз по Енисею до села Монастырское. Оттуда его доставили в очень удаленный пункт, назначенный ему в качестве места ссылки, – деревню Костино, находившуюся в огромном малозаселенном районе центральной Сибири. Жизнь там была очень суровой, и убежать оттуда было почти невозможно. В тех нескольких письмах, которые Сталин отправил из этого Богом забытого места, чувствуется охватившее его там отчаяние. Будучи больным и испытывая нужду практически во всем, он буквально взывал о помощи к тем, кто тем или иным способом мог ему помочь. Самый первый из таких призывов содержался в зашифрованном послании, адресованном Григорию Радомысльскому – т. е. Зиновьеву – и переданном при помощи некой Анны Абрамовны Розенкранц, жительницы Киева, которая, в свою очередь, должна была вручить его Эсфири Финкельштейн (эти две женщины, по-видимому, были для него своего рода почтовыми ящиками): «Я, как видите, в Туруханске. Получили ли письмо с дороги? Я болен. Надо поправляться. Пришлите денег. Если моя помощь нужна, напишите, приеду немедля. Пришлите книжки…»[91] В этом в основном и состояли просьбы, с которыми он обращался к своим товарищам в течение четырех лет пребывания в ссылке. Его здоровье в течение этого периода его жизни постоянно ухудшалось. Для него – южанина – жизнь в Сибири стала очень суровым физическим испытанием. Некоторые из тех, кто находился рядом с ним, не выдержали – как, например, Спандарян, который скончался от туберкулеза. Те, кто оказался крепким физически, не выдерживали психической нагрузки: они или впадали в депрессию, или кончали жизнь самоубийством (если только им не удавалось, как Свердлову, вызвать к себе в место отбывания ссылки свою семью – жену и детей). Сталин, являясь узником своего высокомерного и грубого характера, был одиноким и бедным. Все – одежда, дрова, пища – было ему не по карману. Те, кто угодил в ссылку по приговору суда – а это был именно его случай, – были в материальном плане предоставлены самим себе и не получали от властей никакого денежного пособия[92].
